Энциклопедия загадочного и неведомого. Полтергейсты.

Посадский человек Петр Андреев объявил, что лично сам "не свидетельствовал дьявола, а присутствовал, когда подьячий Комаров расспрашивал девочку, и ничего из того за правдивое не признает и не утверждает, а под актом освидетельствования подписался по принуждению Угримова". Посадские люди братья Тимофей и Василий Степановы заявили, что "В освидетельствовании Арины не были и под актом не подписывались. Трое красноярских драгун приняли, что, будучи в доме воеводы проездом, присутствовали при допросе Арины подьячим, а под актом освидетельствования подписались через неделю под давлением Угримова.

Наиболее интересным было сознание караульного, казака Федора Переводчикова от 1 сентября 1737 года он показал, что услышал от матушки игуменьи, с ее слов, так как якобы стоял вдалеке от кельи и видеть того не мог. Но, похоже, и здесь он не был до конца искренен: кое-что он все-таки слышал - матерную брань в свой адрес.

Игуменья Доминика рассказала на увещевании что 31 августа 1737 года, войдя в келью, нашла Арину на лавке: девочка стонала, прощалась с ней, потом ее вырвало, и она уснула. Проснувшись, объявила, что дьявол из нее вышел. И больше игуменья ничего не видела и не слышала. А ведь сколь образно, с какими подробностями и со знанием дела, как именно выходит дьявол, рассказала Переводчикову! Видно, знала, что тот тут же кинется докладывать начальству, и от своего имени. Ведь это такой шанс отличиться перед Угримовым!

Келейницы Ирина и Федосья объявили, что, дескать, когда из Арины выходил дьявол, их в келье не было.

При увещевании подозреваемых выяснились обстоятельства, противоречащие показаниям Арины, данным 22 февраля 1738 года, которые она в тот же день подтвердила на дыбе с розгами: дьявол был, но вышел. Пришлось следствию 24 марта допрашивать ее повторно. На этот раз дыба с розгами не понадобилась - едва попав в застенок, Арина тут же во всем чистосердечно призналась: на Василису она наговорила, в животе у нее была болезнь, выражавшаяся в том, что там "ворчало", и что "дьявольского наваждения в утробе у нее никогда подлинно не бывало, и означенное, что будто в утробе у нее был дьявол и говорил человеческим языком, все она, Арина, затеяла на себя напрасно <…>; когда воевода Угримов спрашивал дьявола, кто-де ты такой, в то время отвечала она своим языком, тайно скрывая себя" Спрошенная об эпизоде с "вороной мокрой", что якобы вышла из нее 31 августа 1737 года, ответила "В то время, лежа на печи, матерной бранью бранила сама собою, то есть призналась, что материла караульного сама - то ее собственные, а не дьявола проделки. Когда же пришла в себя спросонья, попросила ее дверь кельи открыть, чтобы Дьявол вышел наружу.

У следствия в связи с показаниями Арины появились вопросы к игуменье, и 12 июля матушку Доминику доставили в застенок и допросили. Вот что та рассказала: "Мокрой вороны не видела, а голос издалеча слышала". И еще одно ее любопытнейшее признание: "К девочке приходил в монастырь со многими посторонними Угримов и спрашивал: "Скоро ли будет Илья Греченин с казаком?"' Голос с печки отвечал лениво: "Скоро будет".

Угримов же, спрошенный об этом эпизоде, начисто отрицал его. Видно, ему было стыдно и боязно признаться, что задавал вопросы дьяволу.

18 июля 1738 года девочку вновь доставили в тобольский застенок перепроверить сказанное ею 24 марта. И на этот раз обошлось без дыбы и розог Арина подтвердила второе показание - все делала она сама, дьявола у нее в утробе не было.

Но у следствия оставались сомнения в ее искренности, и оно решило для надежности еще раз прибегнуть к пытке. На дыбе с розгами Ирина показала 8 августа:

"Дьявольского наваждения в утробе ее подлинно не было, и человеческим языком оно в ней, Арине, не говаривало, и учинила то она, Арина, сама собою, притворно скрывая себя, а каким подобием она, Арина, то чинила, того не помнит, понеже в то время была без памяти, и никто ее на то подлинно не научал, и о том она утверждает подлинно".

По окончании следственных действий было решено самых виновных - Арину и ее мать Марину, Мещерина, девку Василису, казака Переводчикова, келейниц Ирину и Федосью - оставить в Тобольской тюрьме, игуменью же заключить "под крепким караулом" в Тобольском девичьем монастыре. Затем был составлен "обстоятельный экстракт" по результатам следствия, который немедля отправили в Тайную канцелярию. Теперь обвиненным и следствию только и оставалось, что ждать в тюрьме решения высочайшей инстанции.

Оно пришло не скоро - лишь 15 марта 1739 года. Самое крутое наказание выпало на долю несчастной чревовещательницы: