Эныч

— Достану, Галчонок. Я уже думал об этом. Обязательно достану.

— Ты все обещаешь-обещаешь, — Галя ложится на спину. — Я уверена: будь у Юрия Дмитриевича жена, она бы давно носила дубленку.

— О чем ты говоришь, дорогая? — генерал стягивает с жены одеяло. Задирает Галину ночную рубашку и становится между ее ног на коленки. — Причем здесь Юрий Дмитриевич?

Генерал вводит предмет. Его ноги подрагивают.

— Ой, — говорит Галя. — Изольда пришла! Галя отодвигается от генерала, прикрывается рукой. Плухов оборачивается. Видит в ногах свернувшуюся клубком собаку.

— Фу! — говорит он, спихивая Изольду с кровати. — Пошла отсюда!

Изольда опять запрыгивает на постель. Генерал бьет ее пятко по голове. Собака визжит. Забивается под кровать. Генерал намеревается вернуться в прежнее положение, но ночная рубашка уже обтягивает Галины бедра. Плухов пробует снова ее задрать. Жена мешает.

— Не хочу, — говорит она. — Ты меня обманешь. Сначала дубленку достань, а потом будем разговаривать.

Звонит телефон.

— Сними трубку, — командует Галя. Генерал, держась одной рукой за предмет, подносит другой телефонную трубку к уху.

— Да… Это ты, Наташа? С ума сошла! Хоть ты и дочь нам, но звонить в три часа ночи — это уже слишком!.. Что? Не тараторь. Говори спокойней… Понятно. Позвони завтра утром… Что?.. Да! Да! Хорошо. Позвони утром. Спокойной ночи.

Генерал бросает трубку на аппарат. С досадой обнаруживает, что в сжимавшей предмет руке ничего нет. Ложится и накрывается одеялом.

— Что случилось с Наташей? Почему ты с ней так грубо разговаривал? — спрашивает жена.

— А-а! Вечная история! С новым ее хахалем какие-то неприятности. Пока не знаю какие… И когда это прекратится! Первый ее кандидат в женихи, художник, в казино для партийных ш творческих работников драку затеял. Букмекерской загребалкой распорядителю глаз выбил. Выручил я его. Второй ее ухажер, церковный служка, тайком из часовенки по шинам маршрутных автобусов стрелял из духового ружья. Третий, дирижер из военного оркестра… Альбертом, кажется, звали… как не в настроении, выходил белым днем на улицу и просто бил морды прохожим. Предпоследний, Владимир…. хм… Вольфович — придурок-полу-| турок, на вечном огне с компанией на день рождения Муссоли шашлыки жарил… Будем надеяться, с этим балбесом у нее что-то получится. С Огаревым шестой раз придется завтра разговаривать!

— Ты все-таки отец, Петро. Должен о ребенке заботиться.

Генерал встает, надевает халат. Идет в кабинет допивать самогон. В дверях гостиной обнаруживает Изольду. Хватает ее и швыряет в стоящий посредине комнаты рояль.

— Говорить с вами буду откровенно, Пархоменко, — майор Степанчук изучает меню. — Вы, очевидно, приятно удивлены, что наша беседа протекает на сей раз не в камере и даже не в моем кабинете. Оглядитесь, Пархоменко: столики, скатерти, салфетки, официантки… — не отрывая взгляда от меню, Степанчук указывает пальцем в иллюминатор — Море. Чайки. Как в Сочи. Красиво, Пархоменко, не правда ли?.. Один из лучших ресторанов. Поплавок «Прибой»… А дышится как! А? Нет?

— Дышится так себе, Эдуард Иванович, — собеседник майора вертит в руках спичечный коробок, достает спичку, рассматривает ее блеклыми водянистыми глазами, трет ею свои редкие светлые волосы и начинает ковырять в правом ухе. — И море, я бы отметил, ненатуральное. А этих ворон вы называете чайками? Спасибо, в общем-то, и на этом. Ясное дело, в камере хуже.

— Недолго осталось. — Степанчук обнажает зубы. — Еще один раз поможете нам, и будете на свободе. Прокуратура пойдет навстречу. Сможете снова забавляться со своими собачками. Вы, я так понимаю, с ними ужинаете в заведениях не чета этому… Вот что, мой вам совет: впредь будьте умнее, Пархоменко, приводите животных домой. В сквере нельзя. Сотни глаз.

— Учту, Эдуард Иванович.

— А все-таки, мне непонятно, — бульдожья челюсть Степанчука подается вперед, — какое вы в этом находите удовольствие. Столько симпатичных женщин вокруг, присмотритесь… Да и сами вы вроде бы не урод, не какой-нибудь Педичка Цитрусов. Нет, не понимаю я ваших наклонностей.

Пархоменко ухмыляется. Берет оставленное Степанчуком меню, листает.

— А вы попробуйте. Поймете.

— Но-но, Пархоменко. Что-то вас не туда заносит. Я таких шуточек не люблю, — Степанчук постукивает по столу вилкой.

— Эдуард Иванович, извините. А что вы собираетесь заказать?

— Эскалопы и сухое вино, — сухо отвечает майор. — Вас это устраивает?

Пархоменко кривит рот. Степанчук ищет взглядом официантку. Не находит, ворчит:

— Куда это наша Таиса Афинская подевалась? Как сквозь землю провалилась. Никогда не дождешься этих вертихвосток.

— Вот именно. А вы говорите: женщины. Женщины — сплошной вакуум. Другое дело наши четвероногие друзья.

— Хватит. Переключитесь. Мороженое будете? У Пархоменко ломается спичка.

— Эдуард Иванович, я не мальчик. Прошу вас, не заказывайте сухого вина. Не надо мороженого. Мы же с вами русские люди!

— Нет, — Степанчук качает головой, — водку вам пить сегодня нельзя. Через два часа мы едем в управление, и вы стразу приступаете к делу.