Эоловы арфы

— Как же вас звать, дорогой друг? Ведь нам предстоит довольно длительное путешествие, и надо бы познакомиться поближе.

— Мне запрещено с вами говорить, — буркнул жандарм.

— Это почему же? Ведь мы с вами в некотором смысле товарищи по несчастью.

— Мне приказано обращаться с вами как со шпионом.

— Со шпионом? — Энгельс обернулся к жандарму и с деланным испугом вытаращил глаза. — В чью же пользу я шпионил — Пруссии, Австрии или России?

— Мне это неизвестно.

— И мне тоже. Но интересно ведь! А может, я агент китайского императора или японского микадо?

Конвоир ничего не ответил. Они приближались к лесу, и он стал еще более напряженным.

— А как вы думаете, друг мой, — снова через некоторое время заговорил Энгельс, — какая из этих держав заплатила бы мне за шпионаж больше?

Жандарм опять промолчал. Они вошли в лес, и конвоир то и дело озирался по сторонам. Энгельс заметил это. «Эге, да ты не из храброго десятка!»

— Я думаю, что Пруссия вообще ничего не заплатила бы. Поскольку я все-таки прусский подданный, мне сказали бы, что я лишь исполняю патриотический долг. Австрийцы, если бы и заплатили, то, конечно, очень мало — они сейчас сами в тяжелейшем положении, им не до этого. А вот кто хорошо дал бы, так это царь Николай. Как вы думаете, сударь, почему?

Жандарм неопределенно хмыкнул. Энгельс понял, что интересного разговора не получится, и тоже замолчал.

Минут через сорок путников догнали две военные подводы, спешившие, как видно, в Кайзерслаутерн. Энгельс заявил, что он не пойдет дальше, пусть конвоир реквизирует одну из подвод. Тому ничего не оставалось, как выполнить это требование. Ездовые косо посматривали на арестанта, но возражать не решились.

В Кайзерслаутерн приехали уже к вечеру. Энгельс предложил сойти с подводы и направиться во Фрухтхалле, где надеялся еще застать кого-нибудь из членов правительства. Жандарм согласился, так как по инструкции он должен был передать арестованного именно в руки правительства.

Энгельс не ошибся в своем расчете. Когда подходили к Фрухтхалле, оттуда вышли сразу двое — Молль и Д'Эстер. Иосиф рубил ладонью воздух и что-то горячо говорил, Карл озабоченно слушал.

— Привет от узников революции! — крикнул Энгельс.

Друзья оглянулись, узнали Энгельса и бросились к нему.

— Как? Ты еще и в оковах? — изумился Д'Эстер.

— Что ты! Господь с тобой! — Энгельс вытянул напоказ руки. — Ты слишком плохого мнения о господах Цице и Грейнере. Это не оковы, не кандалы, а всего лишь либеральные наручники.

Молль схватил Энгельса за руки и повлек за собой.

— Быстро, быстро! Они еще там. Пусть увидят собственными глазами.

Через несколько минут все четверо с шумом ввалились в большую, ярко освещенную комнату — кабинет министра внутренних дел Николауса Шмитта. Кроме самого министра здесь находились и другие члены правительства и, видимо, только что прибывший Самуэль Чирнер, один из главных руководителей недавнего восстания в Дрездене.

— Господа! — обводя всех негодующим взглядом, воскликнул Молль. — Я надеюсь, вам достаточно хорошо известен этот человек. Он хочет сказать вам несколько слов.

Все затихли. Энгельс вышел вперед и начал тихо и спокойно:

— Месяц назад, милостивые государи, я принимал участие в эльберфельдском восстании. В меру своих сил и способностей я сделал все, чтобы помочь ему. Но руководители восстания, боясь дружбы, возникшей между мной и рабочими, предали меня — вынудили покинуть Эльберфельд.

— Снимите с него наручники, — вполголоса проговорил Чирнер.

Конвоир сделал было движение, но тотчас в нерешительности остановился.

— Тогда я думал, — громче и резче продолжал Энгельс, — что это предел низости. Но теперь я вижу, что ошибался. Господин Хёхстер, председатель эльберфельдского Комитета безопасности, по крайней мере, не приказывал арестовать меня, не называл меня шпионом. В Эльберфельде все-таки никому не взбрело в голову надеть мне наручники и под конвоем, пешком, погнать в Кёльн. А вот ваши коллеги Циц, Грейнер и комиссар Мюллер на это пошли!

— Какой позор! — воскликнул кто-то.

— Да снимите же наручники! — повторил Чирнер.

Жандарм наконец решился. Щелкнули замки. Наручники спали. Жандарм хотел взять их, но Энгельс не отдал.

— Господа! — сказал он, побрякивая железом. — Ведь никто из вас никогда не носил эти изысканные манжеты. Не хотите ли попробовать?

Все молчали. Энгельс бросил наручники на стол министра:

— Революционный фанатизм ничуть не лучше всякого иного…

— У вас есть пакет от Грейнера? — спросил жандарма Шмитт.

— Никак нет, — испуганно отчеканил тот.

— Ну какой-то отчет, донесение, уведомление?

— Ничего нет.

— Где же ему писать отчеты! — зло, сквозь зубы проговорил Молль. — Он по горло занят ловлей революционеров.

— А на словах он вам хоть что-то передал? — продолжал допытываться министр.

— Мне только было сказано, что с арестованным следует обращаться как со шпионом.

Д'Эстер возбужденно зашагал вдоль стены:

— Черт знает что! После такого обращения с моим товарищем по партии, с коммунистом я не могу больше оставаться в правительстве. Немедленно отпустите его!