ЭОВИН И ФАРАМИР: Любовь исцеляющая

- Нет, леди, - повторил он и, бережно подняв ее на ноги, поцеловал ей руку, затем вскочил в седло и умчался, не оглядываясь - и лишь те, кто близко знали его и были рядом, видели, какую боль он уносил в сердце.

А Эовин, сжав кулаки, стояла недвижимо, словно статуя из камня, и смотрела им вслед, пока отряд не скрылся в тени черной Двиморберг, Горы Призраков, вглубь которой вели Врата Мертвых. Когда всадники скрылись из виду, она повернулась и, спотыкаясь, будто ослепшая, вернулась в свое жилище».

Должно быть, в ту минуту она задыхалась от бессилия, от полнейшей безнадежности: вот, опять ее заставили вернуться в ту самую клетку, в которой жизнь ее лишалась всякого смысла. И тот единственный человек, за которого она надеялась ухватиться, как утопающий за соломинку, отвернулся от нее. Эовин любой ценой старалась не видеть того, что происходит в ее собственной душе, она совершенно не знала, как иметь с этим дело, и потому Арагорн был единственной ее надеждой – на побег от самой себя. Ее плененное и уязвленное «я» то и дело наталкивается на стену отказа, и она отчаивается настолько, что на коленях умоляет Арагорна - но тщетно. В ней только лишь растет отвращение к себе: она уверяется, что недостойна быть любимой. Боль отверженности, боль унижения и отвращения к себе поглотила ее, и думаю, именно с той минуты Леди Эовин перестала на что-либо надеяться и со всей неотвратимостью ощутила, что осталась совсем одна. Никакое событие, никакой человек, может, и сам Фарамир (повстречайся он ей тогда), не смог бы помочь ей одолеть врага, с которым она должна была сразиться один на один. Враг внутри нас может стать сильней нас самих, если мы боремся с ним его же оружием (т.е. при помощи страхов, иллюзий – средств мира призрачного), отчуждаясь от самих себя.

И выходит, что Эовин грозила опасность, которая коренилась, скорее, в ней самой, нежели в ком-то извне.

«Увы! Ей достался противник, чья мощь куда больше, чем силы ее души и тела. И всякий, кто не погибнет от одного только ужаса и решится нанести удар такому врагу, должен быть тверже стали».

Арагорн знал, какого рода недуг одолел Эовин, и в Обители Исцеления он с тревогой говорит об этом Гэндальфу и Эомеру, ее брату: ни одно лекарство не может исцелить душевные раны девушки, не будь на то ее воли; и он не может предвидеть, что будет, когда она очнется.

«Какое несчастье, что им суждено было сойтись в бою. Ибо она прекрасна - прекраснейшая из дев королевской крови. И все же, я не знаю, как говорить о ней. Когда я впервые взглянул на нее и ощутил, как она несчастна, мне показалось, что она похожа на белый цветок - гордый, стройный как лилия; но я знал, что этот цветок тверже стали, словно выкован искусными эльфами. Или же мороз сковал его, и хотя он все еще держится – прелестный и печальный, еще цветущий, - может, вскоре он обречен погибнуть? Этот недуг поразил ее очень давно, не правда ли, Эомер…

Во мне она любит лишь тень, лишь мечту о славе и великих делах, о землях далеко от полей Рохана».