Эпидемия

– Он умирает! – с порога выкрикнула она.

Островский весь сейчас же подобрался; веселье и хорошее настроение бесследно исчезли.

– Кто?

– Тот, который в боксе!

Островский досадливо поморщился; за волнениями сумасшедшего дня он совсем забыл о странном пациенте.

– Что с ним? – спросил он, вставая.

– Посмотрите сами, – ответила санитарка – простая женщина лет пятидесяти, расплывшаяся и бесформенная.

Ее красные натруженные руки дрожали, а зубы выбивали частую дробь.

– Я с вами, Владимир Николаевич? – сказала Алена.

– Нет. Оставайся здесь.

Островский открыл ящик стола, достал из коробки пару резиновых перчаток и свежую маску.

– Я совсем упустил из виду этого парня, – оправдываясь, сказал он. – Ты лучше вот что, сходи-ка в лабораторию, проверь, готовы ли его анализы. Если готовы – принеси мне. А я – в бокс.

– Хорошо, – ответила Алена.

Лаборатория размещалась в другом корпусе. Туда можно было попасть двумя путями – по улице и по подземным переходам, связывавшим больничные корпуса. Алена выглянула в окно: мелкий дождик, зарядивший с самого утра, усилился. Она выбрала подземный переход, хоть и не любила эти мрачные, гулкие, всегда пустынные тоннели, напоминавшие катакомбы.

– Владимир Николаевич! Как фамилия больного?

– Ремизов.

– Ясно. Сейчас принесу.

Девушка вышла из кабинета, по коридору прошла до лестницы и стала спускаться в подвал.

Боксы во всех инфекционных больницах устроены одинаково: из коридора дверь ведет в небольшой тамбур, а оттуда – уже в отдельную одноместную палату. Таким образом снижается вероятность распространения инфекции.

Островский некоторое время стоял в тамбуре, наблюдая через стеклянную дверь за молодым черноволосым мужчиной. Ультрафиолетовая лампа, висевшая над кроватью, отбрасывала на лицо больного синеватые отсветы. Островский видел, как черты лица мужчины заострились и стали тоньше. Высокий лоб покрылся испариной, капельки пота искрились, словно кристаллики льда.

Доктор снял халат и взял другой, висевший в специальном шкафу. В отличие от обычного, в нем не было карманов; рукава и воротник наглухо застегивались.

Островский надел на голову шапочку и закрыл лицо маской; затем настала очередь перчаток.

Он походил по тамбуру еще несколько минут, давая УФ-излучению время, необходимое для стерилизации помещения.

Наконец он решил, что пора, и открыл дверь в палату.

Услышав шум, больной поднял голову. Из наружных уголков глаз скатились две розовые слезы. Островский замер на пороге, потрясенный этим зрелищем. В голове замелькали названия страшных заболеваний; каждое из них было опасно и означало смерть.

Он приблизился к постели. От мужчины упругими, почти осязаемыми волнами исходил удушливый жар.

– Ремизов? Алексей? – Островский взял историю болезни, лежавшую на прикроватной тумбочке. Сквозь маску голос звучал приглушенно. – Как вы себя чувствуете?

Пациент закашлялся. На простыню полетели алые прожилки. «ГЛПС», – предположил врач. Пока, внешне, все очень напоминало геморрагическую лихорадку с почечным синдромом.

Мужчина с трудом разлепил тяжелые набрякшие веки. Его глаза будто плавали в густом розовом киселе.

– Кто вы? – спросил черноволосый.

– Я – доктор, – ласково ответил Островский. По его глубокому убеждению, одно это слово способно помочь. – Меня зовут Владимир Николаевич. Как вы себя чувствуете?

Он взял руку больного и ущипнул кожу на предплечье. Складка, появившаяся от щипка, долго не расправлялась.

– Вам нужно больше пить. Вы теряете много жидкости.

Мужчина молчал, и Островский подумал, что он находится в полузабытье, едва осознает, где он и что с ним происходит.

– Мне конец, – прохрипел мужчина. – Я не хотел… Я думал, что прибор поможет…

Эти слова только укрепили Островского в его подозрениях.

«Он совсем плох. Надо проводить интенсивную терапию. В боксе – не самый лучший вариант, но…»

Мужчина словно читал его мысли.

– Не надо никого звать, – сказал он. В горле раздалось звонкое бульканье, и мужчина перекатился набок, выплюнув изо рта порцию горячей дымящейся крови.

Островский решительно направился к выходу, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но мужчина внезапно сказал таким твердым голосом, что старик замер на месте.

– Не выходите отсюда! Нельзя!

– Что вы сказали?

Кривая ухмылка исказила лицо черноволосого.

– Я знаю, о чем вы думаете… ГЛПС? Ха… – он вытер губы тыльной стороной кисти. – Все гораздо хуже!

Некоторое время он молчал, пытаясь поудобнее устроиться на подушках. Затем вытянул руку, показывая на табурет рядом с кроватью.

– Присядьте… Владимир Николаевич.

«В конце концов, я в маске… Здесь ультрафиолет…» – решил Островский и после недолгого колебания сел на табурет. Но больше всего его поразило то, что пациент назвал диагноз, пришедший ему в голову минутой раньше.

– Вы – врач? – спросил Островский.

– Это не геморрагическая лихорадка.

– Тогда что?

Мужчина судорожно сглотнул («собственную кровь», – догадался Островский); от этого движения розовые слезы снова потекли по его щекам.

– Сапожник сам сделал для себя сапоги, – сказал он. – Ну, и что хорошего из этого получилось?