Эпидемия FV

«А теперь попробуй сказать мне, что ты хоть раз испытывал жалость к этим погибшим американским солдатам. Что сочувствовал им, что думал об их семьях, оставшихся без кормильцев. Ну? Ага, вижу. Думал. ЗАСТАВЛЯЛ себя думать об этом. Считал что так откровенно радоваться смертям — кощунство. Нет, никакого кощунства, все закономерно. Это месть! И каждый раз, когда в Югославии падал на землю очередной „Стелс“, ты думал: „Может быть теперь Америка поймет хоть что-то!“ так почему же ты отказываешься признать мое право ненавидеть тех, кто заслуживает мою ненависть, и убивать тех, кого я ненавижу? Кого мы с тобой ненавидим?»

И вновь Бабай победил! Впрочем, стоило ли удивляться, что его второе «Я», двадцать четыре года совершенствовавшее свой разум, оказалось сильнее его в умении разложить все аргументы по полочкам, и в нужный момент спихнуть их все ему на голову?

«До чего же ты упрям! — Бабай вновь уловил его мысли. — Почему ты опять считаешь что дело только в моем умении философствовать и спорить? Почему ты так упорно отказываешься признать, что то, что я говорю — правда?»

— Да потому, что нельзя убивать людей! — вслух выкрикнул Женя. — И еще потому, что есть в этом мире люди, которые просыпаясь думают о том, как бы сделать кого-нибудь счастливым!

«Кто, например?» — Бабай злорадно усмехался, предчувствуя новую победу.

«Настя!»

Бабай молчал не менее минуты, собираясь с мыслями. Этот аргумент выбил его из колеи.

«Она — ребенок!» — сказал он, наконец.

«Она — ангел!»

«Ладно, пусть так. Пусть эта Настя, которую я почему-то не могу видеть — ангел. Пусть она — святая, приносящая людям добро. Ты думаешь, людям нужно добро? Им нужна сила, а значит — мы с тобой! И чтобы всякие подонки не мешали ангелам жить, и должны существовать мы! Должен существовать я!»

«Ты не прав!»

«Это ты не прав! — устало отмахнулся Бабай. — И скоро в этом убедишься».

Еще несколько минут они ехали молча, а потом…

Убить!

Это слово промелькнуло в Женином сознании. Промелькнуло так ярко и остро, что он едва не съехал с дороги, полностью отключившись от этого мира.

Убить!

Это была чья-то мысль, так же как некогда Настины мысли, принесенная ветром. Но чья…

«Это твой друг, Леха, — констатировал Бабай. — Я не терял его из виду, хоть мы постоянно и удалялись друг от друга. Его больше нет».

«Они попали в аварию? На них напали?»

«Я не сказал, что он умер. Я сказал, что его больше нет. У него обрушение. FV достало его. Теперь я точно знаю, обрушение запускает страх. Фобия, если хочешь. Стоит подумать о том, чего ты боишься больше всего на свете, и все… Эта мысль становится камушком, который запускает лавину».

«Но он жив? А Даша, Аня?»

«С ними все вы порядке, не считая того, что… Ну, что твой Леха — больше не Леха. У него, как и у Ани, теперь одна мысль — покончить с собой. Надеюсь, их удержат от этого. Их как раз сейчас сажают в грузовик МЧС, и, наверное, повезут в Омск».

«А Даша?»

«С ней все отлично, как это не удивительно. FV не оставило в ней следа».

«Почему?»

«Не знаю… У меня есть две гипотезы. Или ее сознание по каким-то причинам оказалось менее восприимчиво к FV, мы, ведь, вообще не знаем, как действовали эти волны, или она попросту ничего не боится».

Женя улыбнулся. Впервые за этот день.

«Второй вариант ближе к истине… И какой же была Лехина мысль, вызвавшая обрушение? Чего боится он?»

«Боялся, — мстительно поправил его Бабай. — Его фобией было причинить боль тем, кого он любит».

«Вот! А ты говоришь, что нет на свете добра и зла!»

«Не причинять зла, и делать добро — разные вещи».

«Ладно, не важно… Все равно с тобой бесполезно спорить!»

«Как будто с тобой — полезно?»

Женя отчетливо ощущал, как и вокруг него идет «обрушение». Не его разума — его жизни. Все, что он любил, рушилось под ударами FV, ушедшего, но оставившего после себя мины замедленного действия. И пришельцев… Чужаков, пришедших нежданно и без приглашения.

Люди, которые были ему дороги, вычеркивались из памяти. Марина, Серега. Теперь, вот, Аня и Леха. Да, они живы, но они, как сказал Бабай, больше не они.

И этого не изменить.

Оставшуюся часть пути до Медянска он ехал молча. Дорога заняла около четырех часов, и в черту города он въехал когда солнце уже клонилось к закату, превратившись в багровый шар. Было страшно… Страшно въезжать ночью, в темноте, в ставший таким чужим и опасным город. Но выбора не было — ночевать под открытым небом, довольствуясь машиной как укрытием, было еще опаснее.

По пути он проехал через десяток поселков и деревень. Сначала — через населенные людьми, пусть и растревоженные словно улей. Люди провожали проезжавший по окраинам «УАЗик» настороженными взглядами, и Женя был уверен, в эти моменты из окон домов на него смотрели десятки обрезов и охотничьих винтовок.