Эпифания викария Тшаски

После этого она сняла со стен листки с заметками и газетные вырезки, забрасывая их все в мешок для мусора, сняла покрытую сообщениями карту, смяла и тоже выкинула. С письменного стола смела туда же кассеты, листки с записями бесед, распечатанные снимки, газеты и журналы. Получились два толстых мешка. После этого пошла в город чего-нибудь съесть, после ужина заказала себе бутылку абсурдно дорогого вина и выпила всю ее сама, за столиком, пялясь на гливицкий рынок, на ратушу, обрамленную рождественскими огоньками словно грузовик из реклам кока-колы. Одинокая и привлекательная женщина над бутылкой вина в ресторане. С тем же самым успехом она могла зажечь у себя над головой неоновую рекламу "можешь меня трахнуть". Мужики, как только видят эту рекламу, пробуют, летят на нее, но как только подходят поближе, что-то их отпугивает, возможно – ее взгляд.

Так что Малгося заказала вторую бутылку вина, очень быстро выхлестала ее, бокал за бокалом, заплатила сто пятьдесят злотых счета (а какое ей до этого дело?) и пьяная отправилась в гостиницу. Идя, она громко плакала и пела сама себе свои любимые девочковые песенки Ренаты Пжемык[102]. Ей было наплевать на то, что народ обходит ее по широкой дуге, прижимая к себе детвору, чтобы защитить ее перед пьяницей.

- В гробу я всех вас видела! В жопе, слышите? В жопе! – кричала Малгожата, спотыкаясь и елозя по мостовой полами длинного пальто, таща шарф по мокрому снегу.

Перед самой гостиницей с ней случился приступ приличия, она привела в порядок одежду, отряхнулась, выпрямилась и, лишь слегка пошатываясь, дошла до лифта, а лифт помчался на нужный этаж, она же попала ключом в скважину, в дырку, блин, засмеялась она непристойной ассоциации для такого банального поступка как открывание двери; в конце концов, вошла в номер, стряхнула с ног, промоченные шпильки и, не раздеваясь, бросилась на кровать. Ей хотелось заснуть сразу же, тяжелым от спиртного сном, но тот никак не приходил, так что по частям Малгожата избавлялась от различных частей гардероба, пока не очутилась совершенно голой, свернувшись клубком и заходясь в спазмах бесшумного плача, который не покинул ее даже тогда, когда она заснула.

Проснулась она рано, с пересохшим тапком во рту. В номере ничего для питья не было, так что пришлось жадно глотать отвратительную воду из-под крана; Малгожата приняла душ и сползла вниз на завтрак. Инстинктивно взяла какие-то газеты, которые, без особого вникания, просмотрела под кофе, и вернулась к себе в номер.

Уселась за компьютером, подключилась к wi-fi, еще раз прочла весь текст, проверила фотографии, рамки, информацию. Инстинктивно просмотрела сетевые сервисы, ни на чем особо не задерживая внимания, открыла почту, стерла спам, без каких-либо эмоций прочла два электронных письма от подружек из редакции, которые в тайне сообщали ей о ситуации на фирме после того, как сама она бросила работу, хлопнув удостоверением по столу главреда, словно в кино. Но ведь туда она ведь уже не вернется, так?

Малгожата выслала письмо своему бывшему: "Машина ждет в Гливицах на охраняемой стоянке за торговым центром Икар на улице Победы; стоянка оплачена на две недели, дверь захлопнута, ключи в бардачке. Запасные же у тебя найдутся? Твоя Малгося. PS: Ебись на здоровье". Малгожата усмехнулась сама себе. Ничего, уроду полезно будет прокатиться хоть раз в жизни на поезде.

Она закрыла ноутбук и уже знала, что никуда, ни в какую редакцию статью не вышлет. А жаль, материал ведь неплохой, его наверняка взяла бы даже "Выборча", потому что, во время его написания она отбросила всякую риторику "Фикций" в пользу того, чего когда-то сама страстно ненавидела, то есть фальшивый, суровый, пускай и ангажированный в поиски истины тон "объективной" журналистики. Ба, да что там "Выборча", материал мог бы пойти и в "Тыгоднику Повшехным", потому что прогрессивные католики из "Тыгодника" обожают извиняться за то, что живут. Так что мог бы, мог бы, но не пойдет. Ненависти у Малгоси осталось ровно столько, чтобы текст написать, но вот на то, чтобы отправить его в редакцию, уже не хватило. Кончилась у нее ненависть, осталась одна только пустота и пара вопросов. А на вопросы она могла отвечать только по Евангелиям: да, да, нет, нет.