Молодежь, которая так сказала бы, уже дождалась внуков, пан архиепископ, — подумал секретарь вроцлавского епископа.
Архиепископ Зяркевич глянул над краем очков на своего главного протагониста и, не прося слова, сказал:
— Уважаемый архиепископ Михальчевский, наш инквизитор[82]
, конечно же, решил посчитать эти предполагаемые чудеса результатом деятельности сатаны, которого наш уважаемый архиепископ наверняка представляет в виде косматого создания с рогами и хвостом.— Быть может, Ваше Преосвященство избавит нас от своих колкостей? — отрезал Михальчевский.
— Ну хорошо, хорошо. Тем более, что мне кажется, что, по-разному подходя к диагнозу, мы соглашаемся по вопросу рекомендуемого лечения. По моему мнению, следует сохранять как можно более далеко идущую сдержанность в выражении мнений на тему случая ксёндза Тшаски, рекомендовать верующим проявлять осторожность при обращении к вышеупомянутому священнику, самого же ксёндза Тшаску направить в какой-нибудь изолированный монастырь, где до времени полнейшего выяснения он посвятил бы себя молитве.
— Согласен, — коротко сказал архиепископ Михальчевский, не находя удовольствия в наслаждении тембром собственного голоса.
— Ну вот теперь наши епископы могут кичиться, — прошептал преподаватель политики молодому ксёндзу на ухо. — Силы прогресса и реакции сомкнули собственные ряды в оппозиции к умеренным. Так уже было, но не в Церкви, а в Германии, при чем, восемьдесят лет назад. Хотя иногда и у нас, когда различные журналисты взялись за люстрацию епископов.
— Да о чем это таком пан ксёндз говорит? — шепнул в ответ попик в пространство, не отводя взгляда от переговаривающихся наследников апостолов, поправляя манжеты сорочки, элегантно выступающих из под рукавов сутаны.
— Да ладно, неважно, неважно. Важно то — гляди, парень — когда епископы будут кипятиться, чего тут делать, раз уже не надо заботиться о равновесии, а только лишь принять решение по сути вопроса. Ничего они не сделают, нет ни малейшего шанса, против Михальчевского и Зяркевича вместе взятых им не выступить — а они, в свою очередь, должны ужасно дивиться собственной коалиции, — продолжал шептать чичероне по извилистым тропам церковной иерархии.
Тут епископы, архиепископы, кардиналы вдруг заговорили все вместе, кто-то поднял голос, кто-то ударил ладонью по столешнице.
Оба ксёндза-секретаря викарного епископа вроцлавской епархии тихонечко выбрались в коридор, пользуясь замешательством, и игнорируемые их наставником, который уже принял решение, что монашкам купит «форд», поскольку «мерседес» для них это уже слишком, а теперь между заметками спрятал томик с эссе Честертона и читал вовсю, усмехаясь про себя, что его братья по епископскому служению интерпретировали как немой комментарий к разгоревшейся дискуссии.
Тот секретарь, что был постарше, сунул руку в карман сутаны и вытащил пачку «мальборо». Затем закурил, предварительно раскрыв настежь окно в коридоре.
— А знаете, — отозвался тот, что помоложе, — когда после галстучной недели в семинарии, после последней ночи, которую проспал в галстуке на шее, в соборе надевал сутану на пострижение, мне казалось, что вместе с тем галстуком я покидаю мир галстучников. Вот знаете, споры, политика, расклады сил, все это… А здесь, наши пастыри, они ведут себя так… Ну, вы понимаете. Так по-светски. Как те, как светские люди, как политики.
— А ты что думал? Что после епископского рукоположения у человека ангельские крылья отрастают?
— Но вот может ли сказать мне уважаемый ксёндз, где во всем этом имеется Святой Дух?
— Сынок, ты что, представляешь себе, будто бы Дух Святой должен был бы залететь в этот зал в виде голубки и проконсультировать епископов, что им делать по делу ксёндза Тшаски, а потом белым крылышком указать, кто из епископов является агентом СБ, а при случае еще и посоветовать, чтобы все компьютеры в приходах должны работать под Линуксом, ибо только лишь
Молодой священник тихо рассмеялся.
— Вы просто шутите, но ведь я имею в виду другое. Чтобы было какое-то единодушие, чтобы они не думали о политике, о прогрессивных и консервативных фракциях, а только о том, ну вы понимаете, где правда, и что по-настоящему приятно Богу.