Эпиграмма

Я заглянул в «Антимиры»
И знаю твердо с той поры
(А впрочем, знал уж много лет).
Что автор их — антипоэт.

Расулу Гамзатову

С успехом демонстрирует поэт
Всю многогранность творчества богатого:
Уж невозможно отыскать предмет,
Где не было бы надписи Гамзатова.

Ему же

(надпись на седле)

Если б я имел коня —
Был бы молодец.
Если б конь имел меня —
Был бы мне…!

Ему же

Расул! Ты славен, ты богат!
Тебя все хвалят скопом.
Все отдал младшим «Старший брат» —
Сам ходит с голым жопом.

Михаилу Горбачеву

По талонам — горькое.
По талонам — сладкое.
До чего ж ты нас довел.
Человек с заплаткою!

Глебу Горышину

Высок и мрачен Глеб Горышин,
А мы толпой проходим низом.
Не понимая, кто же выше:
Писатель или организм?!

Ему же

В секретари писатель вышел
И пишет прозу — нет скучней.
Он полагает: всех он выше,
А на поверку — всех длинней!

Николаю Грибачеву,

переводчику еврейского поэта

Арона Вергелиса

Наш переводчик не жалел трудов.
Но десять лет назад он был щедрее:
Хотел перевести он всех жидов,
А перевел лишь одного еврея.

Давиду Дару,

мужу Веры Пановой

Хорошо быть Даром,
Получая даром
Каждый год по новой
Повести Пановой.

Валерию Друзину

Был зад — он грузен,
Был мозг — он вытек.
Зато он — Друзин,
Зато он — критик.

Ему же

Был наш Друзин просто Друзин,
Нынче Друзин — всесоюзен.
Ужель дерьмом бедна столица.
Что Питер должен с ней делиться?

Евгению Евтушенко

Постель была расстелена,
И ты была растеряна
И спрашивала шепотом:
«Куда суешь? Ведь жопа там!»

Валерию Ермилову

Я просила милого:

— Пойди убей Ермилова!

— Хорошо тебе — убей,

А что скажет Аджубей?![61]

Сергею Есенину

Есенина куда вознес аэроплан?
В Афины древние, к развалинам Дункан[62].

Вepe Инбер

(приписывается В. Маяковскому)

Ах, у Инбер, ах, у Инбер
Что за глазки, что за лоб!
Все глядел бы, все глядел бы.
Все глядел бы на нее б.

Петру Капице

Время идет, годы катятся.
Писателей ведут на этап…
И только один писатель Капица —
Кап, кап, кап!..

Льву Кассилю

Мы пахали, мы косили.
Мы нахалы, мы Кассили.

Валентину Катаеву,

автору повести «Алмазный мой венец»

Из десяти венков терновых
Он сплел алмазный свой венец.
И появился гений новый —
Завистник старый и подлец.

Брониславу Кежуну

Во сне увидел Кежуна —
И даже рад отчасти:
Ведь, говорят, кусок говна
Всегда приснится к счастью.

Ему же

Куда не зная время деть,
Прокофьев[63] стал в кувшин пердеть…
Гудением басовых струн
Кувшин ответствовал: «Кеж-жун-н…»

Евгении Книпович

О, как судьба ее жестока:
Какой восход! Какой закат!
В начале жизни — губы Блока,
В конце — анисимовский[64] зад.

Ей же

Все говорят, что как-то Блок
Коснулся рук ее и ног.
Но Блока нет, дружить ей не с кем,
И дружит Женя с Лесючевским[65].

Ей же

Упитанный Иосиф Львович[66]
Связался с тощею Книпович,
И в результате этих дел
Иосиф Львович похудел,
А осторожная Евгения
Не претерпела изменения.

Иосифу Кобзону