Прочее все – по преданью, но нечто, и многое даже,
В танце твоем у тебя было ему вопреки.
Изображал ты Ниобу, – и, верно, стоял, словно камень;
Стал Капанеем, – и вот наземь внезапно упал,
Но когда ты, жив-здоров, на мече удалился с Канакой,
Было станцовано здесь не по преданью совсем.
В танце представил Ниобу, и Дафну нам Мемфис представил;
В Дафне он деревом был, камнем – в Ниобе своей.
Мы за вином ввечеру друг для друга радушные люди,
Но, протрезвев, поутру зверем встает человек.
Ты благодарный, Андрей, и достоин ты всякого блага,
Ибо тем кормишь ты множество рыб, тебя откормивших.
Дух, как у древних поэтов, и мысли такие же точно,
Бывшие древле, теперь, Галл, у тебя одного.
Стихотворения те же, а часто и строки такие ж,
Что сочинили они, Галл, сочиняешь и ты.
Ночью увидел когда балагур, что воры забрались
В дом и старательно в нем рыщут и шарят кругом, -
Он засмеялся: "Дивлюсь, что вы ночью здесь видите что-то.
Я и средь белого дня вижу, что нет ничего".
Власть непомерная вечно с заботами жалкими рядом.
Не прекращается страх средь постоянных тревог,
Коль не оцеплен властитель оградой кругом из оружья,
Коль не обедает он, прежде еду испытав.
Это – защита, однако все это – защита плохая
Тем, кто не в силах иным обезопасить себя.
Напоминает она, чтоб меча сателлитов боялся,
Учит, что страшен и яд при испытанье еды.
Значит, найдется ль здесь место от страха свободное, если
То же и гонит его, и порождает опять.
Пасынок, мачехи ты украшаешь колонну цветами,
Думая – козни ее вместе со смертью прошли.
Но, накренившись внезапно, тебя она давит. Коль мудр ты,
Пасынок, то избегай даже могилы ее.
Пасынку, даже любя, причиняет мачеха беды;
Этому Федра пример, что Ипполиту тяжка.
Есть в эпиграмме прелестной поэта испанского строчка:
"Книга, чтоб вечною стать, быть гениальной должна".
Эти читая слова, ты уже и стихи нам готовишь,
Весь напрягая свой ум, только, увы, без ума.
Хвалишь ли что или в мере какой-то хулишь, есть надежда:
Жить это будет, своим гением сохранено.
Ведь и в Каменах твоих, гениальнейший муж, – ты уверен, -
Гений какой-то, и он будет откуда-то в них.
Ты же, однако, желай (и не будет отказа), чтоб книга
Гения дар не несла, ибо бездарна она.
Если какой-либо гений продлит ее дни, то он будет
Явно из гениев злых: тысячи их у тебя.
Но это будет не жизнь, если верить тому же поэту,
"Ибо не всякая жизнь, благо – здоровая жизнь".
Если же жизнь твоей книги – тускнеть в непрестанном позоре, -
Пусть тебе будет дано вечной кончиною жить.
Царь из многих царей, кто единственным царством доволен,
Лишь и найдется один, если найдется один.
Царь из многих царей, хорошо управляющий царством,
Лишь и найдется один, если найдется один.
Нервия, Цезарь-воитель тебя, непреклонную, занял
Не без потерь и больших с той и другой стороны.
Генрих тебя покоряет, без крови берет тебя принцепс, -
Цезаря больше он столь, сколь же его и славней.
Знает король, что почетна ему эта сдача, постигла
Также и ты, что сама с пользой не меньшей сдалась.
Фабулла, как-то обозлясь на Аттала,
За что – не знаю, но стремясь задеть его
И показать, сколь явно он в презрении,
Ему поклялась: будь бы даже сто у ней
Тех органов, что отличают женщину,
Один ему отдать не соизволила б.
"Отказ? – тот восклицает. – Это что ж, о зло,
Воздержанность иль бережливость новая?
Бывала ты обычно благосклоннее.
Один из сотни дать ты затрудняешься,
О скряга, орган? Но одним, единственным
Ты обладая, тот один мужам всегда
Давала сотням сотен благосклонная.
Увы, боюсь, чтоб эта скупость странная
Тебе в конце концов не повредила бы".
Полутрехдневной когда заболел мой сын лихорадкой,
Я Савромата врача в помощь зову на авось.