Эпикриз с переводом (СИ)

— Твою мать! — слышу знакомый голос. — Алла! Ты слышишь меня? — меня шлепают по лицу. Я открываю глаза и вижу испуганное лицо брата. — Слава богу, живая… — вздох облегчения, а мои веки тяжелеют, и я закрываю глаза. — Дина, выключи эту чертову музыку и найди Алкин мобильник, а в нем номер Вадима! — орет он, и тут же меня выдергивают из теплого потока… Чувствую, что холодно. И очень-очень больно…

Опять открываю глаза. И вижу, как брат несёт меня на руках в спальню. Кладет на незаправленную постель. Отходит, открывает шкаф и достаёт тоненькое вафельное полотенце. Перетягивает им моё запястье на месте пореза. А потом накрывает моё тело одеялом.

В комнату заходит невестка. С брезгливостью смотрит на меня и протягивает мужу мой телефон. Молча выходит.

Брат прислоняет телефон к уху.

— Алло, Вадим? Это Алексей, брат Аллы… — говорит брат в трубку. — Да… Ты где? Дома? Хорошо, ты не мог бы к нам зайти?.. Помощь нужна… Алка вены порезала. Вся ванна в крови… В сознании, запястье перевязал… А скорую не хотелось бы вызывать, сам понимаешь — отправят сестру в дурку, а мать и так… Хорошо, жду, спасибо… — Лешка нажимает на кнопку на телефоне и швыряет аппарат в кресло.

Смотрит на меня таким невыносимо жалеющим взглядом. Потом подходит к окну. Стоит, уставившись куда-то вдаль. Желваки играют, губы сжимаются…

Атмосфера давящая. Тяжёлая… Мне и стыдно и обидно. Что все вот так. Не до конца…

— Зачем? — хрипло спрашиваю я.

— Что зачем? — переспрашивает брат.

— Пришёл зачем?

— Проведать тебя… Мама просила. Как чувствовала… — качает он головой. — Дура ты, Алка, ты о ней вообще подумала? — качаю в ответ головой, а брат резко подходит ко мне, дергает за плечо и просит. — Пообещай, что больше никогда! Слышишь!

— Обещаю… — говорю я, чтоб меня оставили в покое. А вот брат мимолетно улыбается. Знает же, что слов его старшая сестра на ветер не бросает. Обещаю — сдержу. Так всегда…

Тут звонок в дверь. Через несколько секунд в комнату заходит Вадим. Как быстро. А, он живёт рядом, в соседнем доме…

Подходит ко мне, садится рядом. Смотрит в глаза, слушает пульс. Оценивает, как перевязана рука. Зачем-то кивает и достаёт из сумки тонометр. Меряет мне давление.

— Сто на шестьдесят. Низко, но не смертельно, — говорит он, а потом обращается к Лешке. — Сделай ей чай. Крепкий и сладкий.

Лешка кивает и покидает комнату. Вадим провожает его взглядом, наклоняется ко мне и шепчет:

— Что на тебя нашло?

Смеюсь, истерично:

— А ты не видишь? На моём лице все прямо написано.

— Не дури, Алка, все можно исправить, — гладит он меня по плечу. — Нужно время…

— Время? — опять смеюсь, а потом тихо говорю. — Может, душевные раны оно и залечит, а вот это безобразие на лице… Просто так не пройдёт… — я хватаю его за руку. — Я же знаю и ты знаешь, что мне вряд ли помогут. Я теперь — уродец. На всю оставшуюся жизнь… — Вадим качает головой, отводит взгляд. — Вадь, ты бы знал, как мне так погано! Все болит… Каждый день одно и то же — все девять кругов мучительного ада…

— Давай я выпишу тебе антидепрессанты и сильное болеутоляющее? — предлагает он, поворачиваясь.

Смотрю на него. С сомнением… Никогда не думала, что буду нуждаться в подобных медикаментах. А почему бы и нет? Может, полегче станет.

— А выписывай… — соглашаюсь я, махнув рукой. — И побольше…

Глава 22

Вино я всё-таки открыла. Вечером. Устроилась на крыльце дома, прихватив бокал и пачку сигарет. Налила себе полный бокал, прикурила ароматную сигарету и с грустью провожала ещё один пантерианский день.

Выйти в сад на любимую скамейку не решилась. Теперь мне везде мерещились враги, которых у меня, по сути, не было. Но я чувствовала холод непонятного страха, пронизывавшего спину, позвоночник.

На улице было так же пасмурно, как и утром. Но дождь так и не пошел. И эта серость ещё больше нагнетала. Тоска одиночества. Из-за нее я слышала лёгкий шелест кустов, создаваемый слабым ветерком. Это похоже то, как одинокие люди слышат, как тикают часы… Нет, в одиночестве есть своя польза. Например, осознание его, понимание того, что быть одиноким тебе не хочется.

Бутылку вина я не осилила. Два бокала — и голову повело. И если бы раньше я продолжила пить, то сейчас не хотелось. А хотелось спать. И проснуться во вчера, в нежных и горячих объятиях Кишана. Чувствовать его дыхание, ощущать сердцебиение. И целовать, целовать, пока не опухнут губы. Ласкать, пока не онемеют руки. Получать удовольствие до сладкого спазма мышц. До обессиленности. До умопомрачения… Как с Кишаном — так ни с кем раньше. И вряд ли с кем-то после.

Говорят, чтобы привыкнуть к новому, человеку нужен двадцать один день. К Кишану я привыкла быстрей. А к своему изуродованному лицу не привыкла вообще.