Епистинья Степанова

Первая русская революция, Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции и особенно Гражданская война сильно разметали, пожгли, уничтожили те немногие материальные и устные свидетельства о предках, о прошлом, которые еще хранились в семьях… А затем наступили годы коллективизации, раскулачивания, массовых отъездов, насильственных переселений, расстрелов. Годы подозрительности. Тут уж во многих семьях сами начали уничтожать, сжигать, вытравлять из памяти всякие свидетельства и связи со своими предками, родственниками. Посмотришь бесхитростные районные газеты тех лет — сколько там подозрений, обвинений, проклятий кулакам, подкулачникам, врагам народа, вредителям, «социально-чуждым элементам», дети публично отрекались от родителей, меняли фамилии. Какая уж тут родовая память!

А там покатилась по нашей земле, по городам и селам Отечественная война, загрохотала взрывами, задымила пожарами, дошла до Москвы, Волги, Кавказа. Послевоенная разруха подстегнула, продолжила массовое бегство крестьян в города. Свежо на памяти уничтожение деревень под видом неперспективных. Надо учесть и множество обычных переселений из села в село, из дома в дом, с квартиры на квартиру, из одного города в другой, женитьбы и замужества, отделение детей от родителей. И всегда как ненужный хлам выбрасывалась, уничтожалась материальная и духовная память о предках, о прошлом.

Есть тьма причин, по которым рвутся родовые корни семьи и народа, исчезает родовая память, но главная в том, что наш народ, тихий, сердечный, правдивый голос которого хотелось бы слышать, многие десятилетия, даже века живет в постоянном напряжении всех сил, с огромными перегрузками, когда самое важное — это вообще выжить, прокормиться, отстоять землю, Отечество, найти крышу над головой, сохранить от гибели детей, поставить их на ноги. Где уж тут хранить какие-то бумажки и фотокарточки, помнить, кто и какими были твой прадед или прабабушка. Некогда вздохнуть, успокоиться, оглядеться, суетными заботами, тревогами, страхом отягощена душа.

Не выработана культура пользования опытом истории, не найдены еще народом нормальные, ненапряженные, естественные условия жизни, нормальный темп, уравновешенность. Исчезли вековые народные праздники, обряды, обычаи, уважение к церкви, к верующим, вносившие в народную жизнь одушевление, духовную устойчивость, моральные нормы, порядок. Утеряна цель народной жизни — поиск земли и воли, земного рая, Царства Божия на земле… Вот и оказались многие из нас среди своих же людей изгоями без роду и племени. Вот и носятся по народу без корней, как по распаханным степям, «пыльные бури» разочарований, тоски, пьянства, неверия ни во что, воровства и жульничества. Некого стыдиться, недорога честь фамилии, честь рода, некому спросить, не от кого услышать похвалу или осуждение. Бесценный опыт жизни каждого человека, рода, каждого из наших народов уходит в песок.

Жизнь обжигала

Хутор, на котором оказалась Пестя, стоял, похоже, далековато от Шкуропатского, где жил Данила, и уж совсем далеко от станицы Бородинской Приморско-Ахтарского юрта, где жила мать, поэтому девочка чувствовала себя одинокой, брошенной, сиротой.

Однажды она пасла птиц на лугу около хозяйского двора и вдруг увидела Шарика. Видно, где-то недалеко проезжал на повозке Данила, рядом с которым и держался Шарик, а может, брат заходил справиться о ней к хозяйке хутора.

Пестя крикнула Шарика. Пес сразу узнал ее! Примчался, запрыгал, виляя хвостом, заскулил, лизнул в лицо. И ему, видно, было тут несладко среди чужих собак. Пестя обняла его, расплакалась. Вспомнились и село, и подруги, и долгое-долгое путешествие по степи, ночи, звезды, птицы, когда жив был отец… Даже эта случайная встреча с Шариком обрадовала ее, придала сил, хоть ненадолго стало не так одиноко.

Данила не баловал сестру вниманием, считал, что надо привыкать к такой жизни, какая есть, тогда выживешь, встанешь на ноги после удара судьбы.

А жизнь в казачьем крае оказалась хоть и колоритной, но грубой, своеобразной и почему-то накаленной, чем-то обозленной, тут и взрослый не сразу поймет — отчего, а не то что ребенок.

Пестя взрослела душой и телом, стала крепче, подросла. Ей стали доверять другую работу, ведь она росла расторопной, толковой, по-мальчишески ловко скакала верхом на лошади.

Убирали хлеб в степи. Скошенную и связанную в тяжелые снопы пшеницу подвозили к стоявшей на поле громадной, с иную хату молотилке с трубой. Грохотала молотилка, поглощая зубастой пастью вальяжные скользкие снопы, летели клочья соломы, туча пыли окутывала молотилку, струйкой текло сбоку золотистое зерно. Мельтешили вокруг люди и лошади, солнце пекло лоснившиеся от пота лица, спины.