Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

Я негромко откашлялся, беспокойно перевернулся на другой бок и вздохнул, давая понять, что нет, не сплю. Тогда он опять забормотал, и я услышал, что он диктует мне какой-то адрес в Праге, куда надо пойти. Едва он договорил, как вновь появился надзиратель, на сей раз явно что-то заподозривший. Тогда мужчина внезапно повернулся и дико замахал руками, взывая о помощи. Надзиратель пнул его в бок и, когда тот якобы проснулся, пригрозил облить из ведра, если не утихнет. Больше он ко мне не обращался. А на следующий день мне вручили бумагу об освобождении и посадили на поезд, направляющийся в Бельгию.

Не буду даже пытаться передать, что это такое — снова ощутить себя на свободе. Поначалу мне было не по себе. Из ноздрей все никак не мог выветриться запах лагеря, засыпал я в самое разное время дня, и мне снилось, что я снова там. Месяц-другой я провел в Париже, стараясь пописывать для газет, но слабое знание языка делало это занятие почти безнадежным. Для начала надо было заплатить за перевод, а это стоило денег. Тогда я решил перебраться в Прагу. В тот момент я вовсе не собирался идти по указанному мне адресу. По правде говоря, я почти забыл обо всей этой истории. Но потом нечто услышанное от одного соотечественника, с которым я встретился в Праге, заставило меня выяснить, что к чему. Оказалось, это адрес штаб-квартиры подпольной немецкой организации по пропаганде коммунистических идей.

До этого он смотрел в окно. Теперь повернулся ко мне.

— Удивительное дело, — продолжал он, — ты живешь годами, веря во что-то, и даже не даешь себе труда изучить относящиеся к делу факты. В моем случае почти так и было. Ощущение такое, словно я жил в полумраке, уверенный, однако, что знаю цвет стен и ковра в комнате. А потом кто-то включил свет, и я убедился, что цвет-то совсем другой и даже насчет формы комнаты я заблуждался. Я всегда презирал коммунизм. Написал десятки статей, отвергающих это учение, называл Маркса и Энгельса оторванными от жизни теоретиками, а Ленина бандитом с проблесками гения. Диалектический материализм, повторял я, это дешевка, пустышка на потребу прыщавым юнцам и интеллектуалам-недоучкам. Словом, всячески издевался и иронизировал. Считал себя очень умным, а суждения свои взвешенными. Но самое удивительное заключается в том, что никогда не читал Маркса и Энгельса. У меня была так называемая культурная подготовка образованного европейца, я пребывал в атмосфере боннского неоплатонизма и даже не задумывался о том, что ничто не пахнет так дурно, как мертвые философские системы. Я был человеком девятнадцатого века.

Поначалу я вел себя очень осторожно. Опасался, что пережитое слишком сильно подействовало на мой ум и предрассудки подавляют способность к критическому мышлению. Да, я оглядывался, но не отступал. В Праге я познакомился с одним немцем, таким же, как и я, социал-демократом. Мы вместе прочитали «Анти-Дюринга» и пришли в такое волнение, что проговорили всю ночь. Но самое поразительное, что это чтение убило во мне горечь. Я начал понимать людей, своих собратьев по человечеству, улавливать контуры истории с дотоле неведомой ясностью. Я читал запоем, и чем дальше, тем отчетливее открывалась мне трагедия человека, его заблуждения и его гений, его предназначение и дорога, к нему ведущая.

Через некоторое время я стал выполнять партийные поручения. Главным было доносить об истинном положении дел в Германии. Мы изготавливали газету, под каким названием — не важно, и тайком, в малом количестве экземпляров переправляли ее через границу. Она печаталась на очень тонкой индийской бумаге, и каждый экземпляр сворачивался в несколько слоев, так чтобы уместиться в ладони. Для контрабанды использовалось множество способов, порой весьма хитроумных. Бывало, экземпляры газеты помещались в жиронепроницаемые мешки, а те — в буксы железнодорожных составов, курсировавших между Берлином и Прагой. В Берлине их забирал железнодорожник, проверявший исправность колес, но какое-то время спустя его схватило гестапо, и пришлось придумывать кое-что иное. Потом кому-то пришла в голову мысль заполучить чешский паспорт и под видом коммивояжера перевозить газеты вместе с образцами товаров. Я вызвался быть курьером, и, хоть и не без труда, у нас все получилось.