Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

Я вернулся в холл, чувствуя, что сделанное мною открытие требует решительных действий, но не представляя, каких именно.

Скелтоны! Невероятно. Невозможно! И тем не менее имеется явное свидетельство тому, что они что-то скрывают. Я вспомнил тот момент, когда все мы оказались на террасе и Дюкло направил фотоаппарат на эту парочку. Они тогда отшутились, будто не хотят фотографироваться вместе. С чего бы это, ведь речь идет об обыкновенном невинном снимке брата и сестры. И еще: зачем им понадобилось приводить название итальянского лайнера? Быть может, заметая следы, они подсознательно остановились на корабле, принадлежащем стране, которая вызывает у них повышенный интерес? В самом имени «Скелтон» ничего итальянского, разумеется, не было, так ведь, если уж на то пошло, не было ничего итальянского и в имени «Клэндон-Хартли». Правда фотоаппарат у них другой — не нужный мне «Цейсс Контакс», а «Кодак Ретина». И тем не менее я не мог игнорировать любой след, пусть даже самый слабый. Вопрос заключался в том, как лучше поступить: напрямую представить им добытое мною свидетельство или обыскать их номер на предмет обнаружения своего фотоаппарата? Но что-то делать было нужно. Да, нужно. Но что? Я никак не мог решиться.

Когда я вернулся, как раз подали напитки и трибуну держал месье Дюкло. «Мне пива!» — бросил я вслед удаляющемуся официанту. Недовольный тем, что его прервали, месье Дюкло нахмурился.

— Если, — торжественно вещал он, — если французская промышленность — а я говорю как бизнесмен, — если французская промышленность окажется в руках санкюлотов, засевших в нынешних министерствах, финансовая система Франции, построенная императором, рухнет и под ее обломками погибнет вся Европа. Рухнет, — повторил он с нажимом.

Фрау Фогель озабоченно закудахтала.

— Если, — угрожающе продолжал оратор, — промышленность не будет освобождена от кандалов, которыми сковало ее правительство, и от подрывных действий подкупленных Москвой агитаторов-леваков, промышленники сами поднимутся на борьбу за свою свободу плечом к плечу с теми представителями церкви и государства, которые считают, что первейший долг правительства — защищать закон и порядок. Всех, кто встанет нам поперек дороги, мы перестреляем, как кроликов. Мы, бизнесмены, — становой хребет государства, его мощь, его щит против иностранных захватчиков, жадно глядящих в сторону наших границ. Франция должна быть сильна изнутри и снаружи, — тяжело дыша, закончил Дюкло свою речь.

Скелтоны зааплодировали.

— Я понял не более дюжины слов, — прошептал мне на ухо Уоррен, — но зрелище впечатляющее.

— Хорошо сказано, — поддержал француза Фогель. — Как швейцарец, я согласен с тем, что сильная Франция — это гарантия мира в Европе. Но мне кажется, месье преувеличивает угрозу ее границам. Не думаю, что даже при желании Германия отважилась бы напасть на Францию. Опасность, как говорит сам месье, таится внутри. Легкомысленные эксперименты социалистов уже поставили под угрозу стабильность франка. Нас, в Швейцарии, чрезвычайно заботит устойчивость франка.

— Вот именно, вот именно!

Месье Дюкло поднялся на защиту своего первоначального тезиса. Я сделал глоток пива — его только что принесли — и принялся незаметно наблюдать за Скелтонами.

Они явно наслаждались жизнью, то есть потешались про себя над тремя своими гостями. Их юные загорелые лица разгорелись от едва сдерживаемого смеха. Абсурдно подозревать эту парочку в таком серьезном преступлении, как шпионаж. Но ведь если посмотреть со стороны, то и в лжи их подозревать абсурдно. Тем не менее они солгали. А может, просто ошиблись? Или ошибся я? Или пароходная компания? Да нет, что за ерунда. К тому же какое отношение к шпионажу имеют правильные черты лица и загорелая кожа? Первое дается от рождения, второе — приобретенное. Надо что-то делать.

Случай представился раньше, чем я ожидал.

Месье Дюкло переходил к третьей части своего выступления, когда всех пригласили к обеду.

Столовая была меньше террасы, и там накрыли всего четыре стола. Когда вошла наша компания, два уже были заняты: один Клэндонами-Хартли, другой — Ру и мадемуазель Мартен. Месье Дюкло, продолжавший разглагольствовать о неизбежности упадка социализма, сел с Фогелями. Я оказался за четвертым столом со Скелтонами.

Усаживаясь, Уоррен Скелтон только тяжело, но облегченно вздохнул.

— Дюкло, конечно, славный старикан, — сказал он. — Но его бывает слишком много. Право, настоящий цирк.

— А ты что, не согласен с ним?

— Не согласен с чем? Я так и не разобрал, за правительство он или против.

— Тогда с чего же ты, братец, взял, что это цирк? — осведомилась Мэри.

— Да по манере говорить.

— Ну, это глупость. Мистер Водоши, как вы считаете, то, что говорил этот старик француз, цирк или нет?

— Боюсь, я не очень прислушивался.

— Хороший ответ! — похвалил меня Уоррен. — Но он только подтверждает мои слова. Он не слушал, потому что слушать было нечего. Это был цирк. Согласитесь, мистер Водоши.

— Честно говоря, мысли мои были заняты телефонным звонком.

— А что, плохие новости?