Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

В бизнесе я не разбирался вообще. Дебит от кредита не мог отличить. Дайте мне людей и оружие, поставьте задачу, и я с ней справлюсь. Но в бухгалтерии, во всех этих сделках я не понимаю ровным счетом ничего. Всем этим я предоставил заниматься Батисте. Он сказал: нужны наличные, и я дал ему наличные. Он сказал, что всеми деталями займется сам. Так тому и быть. Я даже подписал кучу бумаг, которые он дал мне на подпись. Наверное, я сделал глупость, но в любом случае я не настолько хорошо владел итальянским, чтобы проверять его, даже если б и захотелось.

До времени все шло своим чередом, но однажды старик Старетти попросил меня зайти к нему. Ему стало известно, сказал он, что я заключил сделку с двумя людьми — чьи имена мне ничего не говорили, — связанную с отправкой в Сирию партии оружия, и выдал им письменную гарантию оплаты двадцати пяти процентов от продаж. Я ответил, что о двадцати пяти процентах слышу впервые, а пять тысяч фунтов действительно вложил вместе с Батистой на приобретение и транспортировку оружия. О подробностях сделки мне ничего не было известно. Об этом стоило спросить Батисту.

Он сильно рассердился. Имелась письменная гарантия. Подписывал я ее или нет? Что-то, говорю, подписывал, но что именно, понятия не имею. «Не валяйте дурака!» — прикрикнул он и потребовал объяснений. Короче говоря, выяснилось, что подписанная мною бумага гарантировала двадцать пять процентов прибыли двум синьорам из министерства обороны Италии, давших разрешение на продажу оружия. Иными словами — крупная взятка. К старику Старетти явился, кипя от ярости, сам министр обороны: он желает знать, что это, черт возьми, за игры, в которые оказался втянут его будущий зять. Не очень приятное положение для одного из ведущих банкиров страны.

Естественно, я все отрицал; тогда он послал за Батистой. И уже в тот самый момент, когда он вошел в кабинет, я понял, что меня кинули. На его лице играла самодовольная ухмылка, и мне очень захотелось врезать ему так, чтобы не поднялся. Он клялся, что ничего не знает. Сказал, что был потрясен.

Майор стиснул кулаки так, что косточки на пальцах побелели.

— Вот, собственно, почти и все, — вновь заговорил он. — Судя по всему, какое-то время назад старик Старетти изменил завещание в пользу Марии — по нему она наследовала половину его состояния. Батиста решил поломать это дело, и вполне преуспел. А помимо того, облегчил мой карман на четыре тысячи. Между мной и стариком произошла жуткая сцена. Он обвинил меня в желании очернить имя его сына и жениться на дочери ради денег. Никакой свадьбы не будет, заявил он, и если я в течение двадцати четырех часов не покину Италию, он позаботится о том, чтобы меня арестовали, и разразится большой скандал. Италию, — медленно продолжал майор, — я оставил, но еще раз свалял большого дурака, потому что позволил Марии вопреки воле отца уехать со мной. Мы обвенчались в Бале.

Он замолчал. Я не сказал ни слова. Да и что тут скажешь? Но оказывается, он еще не закончил. Он откашлялся.

— Женщины — странные существа, — сказал майор и замолчал. Великое открытие. — Наверное, моя благоверная, покидая со мной родной дом, даже не подозревала, что у меня практически нет денег. К дешевым гостиницам она не привыкла. Мы попробовали немного пожить в Англии, но это оказалось вредным для моих легких. Тогда мы отправились в Испанию, а потом и оттуда пришлось убраться. Некоторое время мы пробыли в Жуан-ле-Пен, но это оказалось слишком дорого, и мы перебрались сюда. Ей все здесь ненавистно. Не следовало ей бросать своих. Мы для нее — чужаки. Она ненавидит даже английский язык. А иногда кажется — и меня тоже. По-моему, она так и не простила, что я позволил Батисте обвести себя вокруг пальца. Говорит, что на меня, верно, какое-то умопомешательство нашло. Бывает, и в разговоре с посторонними повторяет то же самое. — В его голосе прозвучала бесконечная усталость. — Видели бы вы ее вчера, когда она узнала в этом типе Батисту. Ей ведь известно, что он со мной проделал, и все равно была вне себя от радости, увидев его. Это стало для меня сильным ударом. А тут еще он начал выступать. Он унаследовал отцовское состояние, а надо мной посмеялся. Ту старую историю перевел на шутку. Хороша шутка! Будь у меня в руках оружие, пристрелил бы его, честное слово. А так просто ударил, да и то не в самодовольно ухмыляющуюся рожу, а в толстое брюхо. Свинья! — Голос у майора сорвался, и он закашлялся, но тут же взял себя в руки и с вызовом посмотрел на меня. — Должно быть, вы считаете меня полным болваном, а?

Я невнятно запротестовал.

— Да нет, не так уж вы и заблуждаетесь — горько рассмеялся он. — А сейчас, когда я кое о чем вас попрошу, должно быть, вообще полоумным сочтете.

— Да? — Наконец-то мы дошли до дела. У меня вдруг болезненно застучало в висках.

Он снова замкнулся. Вид у него при этом сделался смущенный, слова давались с трудом.