Эпиталама

— Кажется, решено съездить в Бруаж, — сказала Берта, резко поворачиваясь к Мари-Луизе и все еще улыбаясь кокетливой улыбкой, предназначенной Эснеру.

Ее спросили о муже и о ребенке.

— У Альбера все в порядке. Он очень занят. В конце месяца он навестит меня. Малышка ведет себя хорошо. Жизнь в деревне пошла ей на пользу.

В громком шуме голосов она отвечала на вопросы, подходя то к одному, то к другому, и на лице ее застыло неопределенное счастливое выражение, как после смутного сна, в котором ничто уже не имеет значения: ни этот мужчина, следящий за ней взглядом, ни ее собственная смелость, ни муж, о котором она говорит таким естественным тоном и который кажется ей какой-то далекой, как бы находящейся за пределами ее жизни реальностью.

К Берте подошел Андре и лукаво посмотрел на нее.

— Ехать решено во вторник, — проговорил он.

— Выбрали вторник, — подтвердил Лоран.

— Во вторник! — воскликнул Эснер.

Слово «вторник» доносилось до Берты со всех сторон и звучало для нее по-особенному, словно было наполнено скрытым смыслом и обозначало некую фатальную дату.

— Оденьтесь потеплее, — сказал господин Шоран, когда Берта закрепляла сзади вуаль. — Возвращаться будем в открытой коляске.

Он смотрел через оконные стекла веранды на яркие фонари экипажа Ландро и увидел, что его собственная коляска с открытым верхом только что остановилась перед домом. Он пошел и помог госпоже Авриль сесть в ее коляску, непрестанно дергавшуюся то вперед, то назад.

Берта протянула руку Эснеру; он стоял возле веранды во фраке и без шляпы.

— Во вторник. Вы мне обещали, — произнес он тихо.

— Я не знаю, — ответила с улыбкой Берта, грациозным движением прикрыв ноги полой белого плаща; она слегка склонила голову и прошла мимо господина Шорана.

Андре забрался на сиденье. Слуга открыл ворота. Возбужденные лошади устремились в очень темную дубовую аллею.

Воздух был теплый; над черными полями простиралось усеянное звездами небо; в лощине потянуло свежестью с болот; потом упряжка шагом одолела косогор, войдя в слой более сухого и теплого воздуха.

* * *

Берта спала крепким сном. «Войдите», — прокричала она, когда в дверь постучали во второй раз. Она открыла глаза, еще ни на что не глядя, и повернулась в постели, словно собиралась продолжать спать. «Закройте ставень», — сказала она горничной, снимавшей с кресла ее вечернее платье.

Берта пыталась вспомнить приснившийся ей приятный сон. Она была юной девушкой. Субиран взял ее за руку в саду в Фондбо, и она с улыбкой отвечала на его влюбленный взгляд. Она видела и Альбера, но он был ей безразличен.

Она спустила ноги с кровати и осталась сидеть на краю постели; сердце ее было наполнено ощущением молодой любви, которое она только что пережила вновь.

Она подумала: «Только в самой ранней молодости любишь с таким вот озорным воодушевлением. В молодости смеешься и улыбаешься как-то иначе. Все превращается в поддразнивание. Кажется, что ничто не имеет значения».

Потом она подумала об Эснере. В памяти всплывали эпизоды вчерашнего вечера. Она размышляла о них с неудовольствием.

«Я кокетничала. Чего он хочет, этот человек со своими вопрошающе-ждущими глазами, которые как будто все знают и в то же время хотят узнать что-то еще? — говорила себе Берта, пытаясь на ощупь достать голой ногой домашние туфли. — Играя, я позволила ему приблизиться к себе. Все это слишком легковесное, слишком пустое и в конечном счете слишком отвратительное. Я же ведь приехала сюда отдохнуть. И не нужны мне эти люди…» Расхаживая по комнате, она досадовала на себя и на других и с горечью повторяла: «Оставьте меня в покое!»

После завтрака она поднялась к себе в комнату с намерением написать письмо, но оказавшись за своим маленьким письменным столом, облокотилась на него и застыла неподвижно, не в силах начать. Она посмотрела в окно; подумав о старой Шолле, потерявшей недавно своего последнего сына, она поднялась и надела шляпу, чтобы навестить крестьянку.

Берта пошла дорогой, ведущей прямо к реке. Набежавшая туча отбросила темную тень, но быстро уплыла в сторону, и солнечный луч осветил какую-то колокольню на равнине, едва заметную вдали. В молодые годы Берта любила этот немного голый пейзаж, озаряемый своеобразным и прекрасным зеленоватым светом; она приходила сюда вечерами, словно на свидание с самой собой, и гуляла здесь, опьяненная простором, мыслями о любви и ожиданием счастья.

Сегодня Берта ничего этого не замечала. Она шагала, опустив голову, по берегу реки следом за каким-то возвращавшимся из школы мальчишкой.

По дороге она остановила шедшего навстречу рыбака.

— Скажите, разве мамаша Шолле уже больше не живет в этом доме? — спросила она его, кивнув в сторону одной из лачуг.

— Живет, но только возвращается поздно вечером, — ответил рыбак. — Сейчас она на своем поле.

— А это далеко отсюда?

— Рядом с лесом в Брето. Километра три будет.

Берта повернула к Нуазику. «Бедная женщина, она все еще работает», — подумала Берта, которой везде попадались на глаза обман и суровость жизни.