Эпиталама

От госпожи Мерикан она пошла на улицу Карно и, пробежав глазами по фасадам домов, узнала ставни дома госпожи Паскье.

Дверь ей открыла молодая, несколько полноватая женщина с красивыми черными глазами.

— Вы портниха, мадам? — начала Берта, входя в небольшую столовую. — Мне бы хотелось посмотреть какие-нибудь модели летнего платья. Вы работали в Париже…

— Да, мадам, я была портнихой в Париже. В Суэн я приехала, чтобы поправить здоровье детей, — сказала молодая женщина с улыбкой, открывшей два ряда очень белых зубов и украсившей ее пухлые щеки милыми ямочками.

Она убрала со стула наваленные на нем куски ткани и положила их на швейную машинку.

— Я работала у Давида, хозяина нескольких ателье в предместье Пуассоньер. Ах! Какие мы шили прекрасные платья! Я одевала мадемуазель Мартини. Вы ее, может быть, знаете? Очень красивая женщина! Она была стройная и высокая, как вы… Мы шили ей даже платья для сцены. Когда я ушла от своей хозяйки и открыла собственную мастерскую, она стала одеваться у меня. Разумеется, я сама делала примерку ее платьев, я ведь знала все ее привычки. Ах! Такое это было удовольствие — одевать ее.

— Я хотела бы сшить себе легкое летнее платье. Платье без рукавов, чтобы носить его за городом и чтобы его было легко надевать. Такая жара стоит! Мне хочется сесть и сидеть на траве.

— Ах! Мадам! Вам нравится деревня! Вы сюда только что приехали? Только слишком долго наслаждаться ею не стоит.

— Мне кажется, что я могла бы остаться тут навсегда.

— Через два года от этих мыслей у вас не останется и следа! Тут же совершенно нечего делать. Каждый день одни и те же лица. И люди такие недалекие. Ах! Париж, мадам! Париж всегда хорош, даже летом… Я переехала сюда ради вот этих дрянных сорванцов… Я же запретила тебе входить сюда, — закричала она на девочку, толкавшую дверь. — Ты опять вся перепачкалась! Давай-ка живо отсюда! Ну просто какой-то ужас! Вы только посмотрите на этот передник! — говорила она, тряся ребенка за руку.

Девочка расплакалась; женщина тут же с пылкой нежностью схватила ее и поцеловала своими полными чувственными губами.

— Ну давай, давай, радость моя, иди отсюда, — ласково сказала она, когда ребенок успокоился.

Затем она заговорила голосом, в котором слышался протест и сквозило страстное желание пожить, как того требует ее молодое, крепкое тело:

— Я не намерена оставаться здесь до конца жизни!

— Но ведь вы же живете в Суэне ради детей. Кроме того, и мужу вашему здесь лучше.

— Ха! Вот уж что меня меньше всего заботит, так это его удобства! Здоровья, чтобы бегать за юбками, ему хватит еще надолго! Ведь и не ведаешь даже, что тебя ждет, когда выходишь замуж! Ах! Мои распрекрасные годы в ателье! Работать-то приходилось будь здоров, а всегда была счастливая, веселая, всегда в компании. Не все оказались такими дурами, как я! Некоторые поняли, что вешать на себя обузу, обзаводиться семьей, вовсе не обязательно. А теперь вот мне приходится шить платья по двадцать франков за штуку, постоянно глядя на эту мерзкую улицу.

Берта листала журнал мод.

— Вы могли бы сшить мне еще и пеньюар, — сказала она, задержав взгляд на одном рисунке. — Только, чтобы ткань была красивая. Вот хороший фасон. Я зайду к вам в понедельник. Вы покажете мне образцы. Значит, договорились, вы поищете образцы для платья и пеньюара.

«Пеньюар получится симпатичный, — размышляла она, идя по улице и вспоминая рисунок из журнала. Она представила себя сидящей в шезлонге. — Нужно, чтобы это был розовый цвет… отдающий оранжевым… точно… цвет роз в этом саду. Розовато-желтый цвет».

Потом она подумала о мадам Паскье, и в ней вновь проснулась склонность к анализу, к постоянной, изнурительной работе мысли, которая выработалась у нее благодаря привычке все время размышлять о самой себе. «Она вышла замуж за этого мужчину и переехала сюда из чувства долга. И своей добродетелью связала себя по рукам и ногам. Она обожает дочь и ненавидит ее, так как она удерживает ее здесь. На вид ей лет тридцать. Она еще красива. Буквально физически ощущаешь, что рано или поздно она все это бросит».

Вдруг Берта заметила, что попала не на ту улицу. Она ушла в сторону от своего дома и теперь оказалась на дороге, ведущей в Приютский лес. Она решила продолжить свою прогулку до виллы «Славки», жалкой лачуги, где ютилась одна очень бедная женщина. Когда Берта узнала про это, ей захотелось познакомиться с этой женщиной. Про нее рассказывали, будто она оставила свою семью и уехала с каким-то итальянцем. Два года назад тот умер, и теперь она кормилась тем, что делала заказы для крупных магазинов.

Берта свернула на поросшую травой дорожку, извивающуюся в тени красивых деревьев; она заметила ее еще тогда, когда гуляла здесь с Альбером. Она услышала стрекотанье швейной машинки и тут же увидела выглянувший из-за листвы домик.