В римской литературе I в. до н.э. мы наблюдаем указанное явление в особенно отчетливой форме. У любого автора этого времени можно встретить такие термины, как «доблесть» (virtus), «алчность» (avaritia), «высокомерие» (superbia), «справедливость» (justitia), «мягкость, кротость» (dementia), «умеренность» (moderatio), «свобода» (libertas), «роскошь» (luxuria) и др. Но ясно, что рассуждения на морально-философские темы в которых используется эта или сходная фразеология, служат разным целям, скрывают различные убеждения и программы. Одной из трудностей исследователя и являются раскрытие этого внутреннего многообразия в употреблении одинаковых формул и терминов, установление специфики, характерной для данного автора. В советской исторической литературе есть опыт изучения морально-политической фразеологии в связи с основными линиями идеологической борьбы последнего века республики. Утченко в своем труде «Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики»(17)
подробно рассматривает политические взгляды и программы консервативной и демократической партий в Риме, представителями которых он считает Цицерона и Саллюстия. Очень содержательная и интересная книга Утченко необходима каждому, кто изучает идеологическую борьбу времени конца республики. Однако автор рассматривает двух представителей политической философии этого периода, на наш взгляд, несколько изолированно, не показывая в достаточной мере их концепций на фоне современной им греко-римской историографии. Утченко прав, утверждая, что если римские моральные критерии «звучат теперь как определения чисто моральных качеств, то римляне вкладывают в них иной, более широкий, пожалуй, правильнее сказать – «синтетический» смысл»(18), доказывая, что термины, казалось бы, соответствующие греческим терминам (например, officium и ), у римлян получали особый смысл(19). Но все же важно было бы, не ограничиваясь этим утверждением, определить степень влияния идей греческой политической философии в римской среде, тем более, что римские историки (Помпей Трог служит здесь ярким примером) нередко использовали исторические произведения греков, в которых постоянно применялись положения этой философии.Со времени распространения софистики и риторики и проникновения их в область греческой историографии, т.е. уже в IV в. до н.э., а еще более в эллинистическую эпоху для этой историографии характерно преобладающее значение в ней морально-философских и дидактических элементов. Учение о доблести и добродетелях в их вариантах сообразно с воззрениями различных школ, нередко причудливое сочетание этих воззрений нашло яркое отражение в исторических трудах. Характерной чертой этих трудов являются эклектизм, присущий философии эллинистическо-римского времени, соединение идей, имевших различные корни.
Взгляды греческих философов встречались с другими воззрениями, сложившимися на римской почве: с представлением о древних нравах (mores antiqui severitatis, по выражению Трога) и их значении для жизни государства. Философию истории, рисующую ход исторического процесса как изменение в состоянии нравов, утрату прежней справедливости, скромности и воздержания, которым на смену пришли жадность (avaritia), роскошь (luxuria), наглость (arrogantia) и надменность (superbia), развивал в своих «Origines» еще Катон, laudator temporis acti. Сто лет спустя это толкование истории было уже одним из историко-философских loci communes, встречающихся у представителей различных партий и направлений: сторонники аристократической республики и цезарианцы, крайние и умеренные, современники крушения республики и писатели императорского времени, стоики и последователи Эпикура – все они восхваляют древние нравы (mores antiqui) и противополагают их современной роскоши и безнравственности. У Цицерона и Саллюстия, Ливия и Тацита, Горация и Помпея Трога можно легко найти сходные суждения и формулы. Вырабатывается определенный стандарт, терминология тождественна у самых различных авторов, что не исключает, однако, и некоторого их своеобразия.
Учение о добродетелях не оставалось неизменным: в отличие от первоначальной теории, позднее, как это видно из трактата Цицерона «Об обязанностях» (I, 4, 6), из трех основных добродетелей: храбрости (, fortitudo), мудрости (-, sapientia) и справедливости (, justitia) – первая, храбрость, несколько снижается в своем значении. Без справедливости храбрость уже не является истинной добродетелью. Воздействие учения о добродетелях именно в такой позднейшей форме, когда на первый план выдвигаются «справедливость» и «мудрость», мы находим в «Historiae Philippicae». Трог дает обильный материал для моральной характеристики исторических деятелей. Первое, что можно подметить в этих характеристиках, это то, что положительные черты в них выступают менее ярко, чем отрицательные. Историческим деятелям и даже целым государствам, которых он характеризует с положительной стороны, у него присущи две добродетели: умеренность и справедливость.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книгиАхилл Татий , Борис Исаакович Ярхо , Гай Арбитр Петроний , Гай Петроний , Гай Петроний Арбитр , Лонг , . Лонг , Луций Апулей , Сергей Петрович Кондратьев
Античная литература / Древние книги