Эпицентр

— Здесь мои шансы на успех были ещё плоше. Он — гроссмейстер, а я… так, жалкий неофит, построивший всю тактику на блефе.

Ева-Лилит снова взвыла, как это умела делать только она: сиреной воздушной тревоги.

— Но эта тактика себя оправдала! — сказала она. — Вы запылили мозги не только тоссам, но и мне, и этому хомяку из «Планетариума»!

— Наверное, оправдала. Но сейчас я не знаю, что лучше — приобретённая планета или утраченная дружба…

— Конечно же, планета! — горячо возразила Ева-Лилит.

Кратов лишь уныло вздохнул.

— Да бросьте, — сказала «страшная девушка». — Этот чужик вряд ли заподозрит, что вы почти год водили его за нос.

— Во-первых, у тоссфенхов нет носа, — заметил Кратов. — Во-вторых, он не глупее нас с вами, а в некоторых отношениях и мудрее… во всяком случае, меня. А в-третьих, чем дольше я работаю в Галактическом Братстве, тем чаще задумываюсь о системе вселенских ценностей. Мне постоянно кажется, что мы платим слишком большую цену не за тот товар.

— Не забивайте себе голову пустяками, — пробасила Ева-Лилит. — Поделите Сирингу пополам. Отдайте одно полушарие тоссам, а другое оставьте себе!

— Такие эксперименты в Галактике уже проводились.

— И что же?

— Результаты… пока не обнадёживают. Можно поделить планету. Можно расселить на ней две расы так, чтобы они сосуществовали не пересекаясь. Или пересекаясь как можно реже и лишь в силу крайней необходимости. Но жить на планете будут не только ксенологи и не обязательно ксенологи, а обычные люди и обычные тоссы. Со всеми их недостатками. Со врождённой и пока ещё не изжитой, увы, ксенофобией. А тут ещё этот идиотский всплеск метарасизма на Земле-матушке… Зачем нам дополнительные сложности к уже известным и более или менее изученным? — Кратов горько усмехнулся. — И потом — Сиринга отныне одна из планет Федерации. Каково на ней будет тоссам? Как вообще можно жить на чужой земле, постоянно сознавая, что однажды тебя могут вежливо, со всевозможной учтивостью, с извинениями и реверансами, попросить освободить занимаемую площадь? Конечно, сейчас мы даже не можем вообразить причину, по которой это вдруг произойдёт. Но кто знает, что ждёт нас в тёмном будущем?

— Почему это будущее — тёмное?

— Тёмное — не значит «мрачное». Всего лишь сокрытое от наших взоров…

Длинные пальцы с обломанными ногтями легли на сжатый кратовский кулак.

— Этак вы с ума сойдёте, — нежно проурчала Ева-Лилит.

— Просто я ещё не отошёл от игры. Честно говоря, внутри у меня всё дрожит от напряжения. Так, что поверхность выпитого пива покрыта мелкой рябью.

— Вам нужна… нужен психоаналитик. Может быть, я справлюсь?

Кратов приподнял бровь.

— Все знают, что Галактический Консул любит самых красивых женщин, — продолжала девица. — Но также и самых необычных. А где в мире вы ещё сыщете такую уродину, как я? Конечно, ни одна женщина не обязана быть уродиной. Чудеса косметической пластики, то-сё… Но должна же я хоть чем-то выделяться из толпы?!

— Если выделяться — то зачем же именно этим?.. — начал было Кратов, и вдруг почувствовал, что у него положительно не осталось никаких сил на умные беседы. И что эта лохматая ведьма несомненно права.

Он уже собрался известить её об этом, как вдруг дверь бара с треском распахнулась.

15.

— Константин! — сказал выросший на пороге Моргенштерн. — Я пришёл лишь за тем, чтобы с извинениями покинуть ваше общество. В конце концов, мой удел состоит не в том, чтобы пропускать сквозь себя пивные реки, а в кознях и хитросплетениях прекраснейшей игры во вселенной!

— К чему эти словесные орнаменты, — буркнул Кратов. — Вы что, где-то нашли себе достойного соперника?

— Достойный ли — это решит игра, — чванливо сказал Моргенштерн.

Ему пришлось посторониться, потому что в дверном проёме вдруг обозначилась несуразная многорукая фигура в золотом коконе.

— Мастер Кратов, — обратился советник Шойкхасс, нетвёрдым жестом начертив на матово-белом челе складки чрезвычайной озабоченности. — Мы двое сочли, что вы вряд ли решите вернуться к неоконченной партии. И… как бы поделикатнее выразиться… вознамерились устранить лишние звенья.

Тоссфенх совершил двумя верхними конечностями красноречивое движение, как будто выдирал с корнями застарелый сорняк из грядки. При этом он на миг утратил равновесие и с трудом успел зацепиться остальными четырьмя за что придётся, а именно: за дверь, за гроссмейстера Моргенштерна и за едва не выпавшую из тайников его одеяния немалую ёмкость хрустального стекла. Ёмкость была наполовину пуста.

— Клянусь хвостом и жвалами святого Итсеасша! — потрясённо вымолвил Кратов.

— Не богохульствуйте, мастер, — величественно произнёс Шойкхасс. — Здесь дамы. Впрочем… я не уверен, — Ева-Лилит обескураженно сделала слабую попытку придать своей куделе видимость причёски. — Вас удивляет моё состояние?

— Признаться, да.

— А что же, прикажете мне радоваться?! Упустить целую планету, которая сама шла в руки! Мы, древняя раса великих ящеров, бездарно уступили каким-то жалким суашха…

— Вы хотите меня убить? — спросил Кратов, придав своему голосу столько кротости, сколько дозволяло выпитое пиво.