Я осторожно обрулил КамАЗ. Дверцы у него были распахнуты настежь.
Странно, что их не захлопнуло или не оторвало ветром. В кузове громоздилась бесформенная куча. Когда-то это был груз картонных коробок, набитых какими-то яркими упаковками. Но непогода и время превратили содержимое кузова в бесформенную бурую массу.
На следующем перекрестке я свернул направо и сбросил газ. Интересная штука. Со временем начинаешь чувствовать опасность раньше, чем ее заметишь. Жизнь по-звериному обостряет инстинкты. А тех, у кого не обострила, давно нет с нами.
Поперек дороги был расстелен самодельный еж — резиновая лента с шипами.
Давать задний ход было уже поздно — в зеркале заднего вида отразились трое типов в кожанках и с «калашами» наготове. Они рассредоточились и отрезали путь к отступлению. Еще четверо переступили через «ежа» и направились к моему джипу. Они держали автоматы стволами в землю, но этот как бы знак миролюбия ничего не значил. Некому тут было устраивать заставы, кроме людей Комода. А Комод и его люди… Знал я, кто они такие.
В десятке метров за «ежом» на спущенных колесах стояла изрешеченная пулями легковушка. Крышка багажника была поднята, по земле разбросаны инструменты и какое-то тряпье. Я присмотрелся. Из-за машины торчали чьи-то ноги в десантных ботинках. Их обладатель лежал неподвижно.
Я открыл бардачок, достал из него сотовый телефон, помедлил для фасону и полез из кабины. Мобильники давным-давно не работали, но я возил с собой один как раз для таких случаев. И аккумулятор держал всегда заряженным.
Трое, приближавшиеся с тыла, застыли в отдалении. Те, что шли от «ежа», так и шли себе, не спеша и не останавливаясь.
— Кому едем, когда везем? — издали осведомился лысоватый верзила, похоже, главный среди отморозков. — Зачем по чужой земле?
— Я бы на твоем месте ближе не подходил, — сказал я и помахал в воздухе телефоном.
— А чо будет? — Верзила и его спутники и не думали останавливаться. — В «Скорую помощь» позвонишь? — Они дружно заржали.
— У меня в багажнике три кило мыла с гвоздями и радиовзрыватель. Нажму кнопочку — и всем абзац.
Комодовцы замедлили шаг.
— Кому ты впариваешь?! — сурово осведомился верзила. — Соты давно сдохли.
— Молодец, здорово соображаешь, — похвалил я. — На хрен соты, чтобы послать сигнал на два метра? — Я поднял телефон и показал светящееся табло.
Отморозки замерли на месте.
— А себя, любимого, тебе не жалко? — с некоторой растерянностью спросил предводитель.
— О себе я сам позабочусь, не утруждайся.
— Гонит он, Жека, — встрял другой комодовец. — Какое, к свиньям, мыло?!
— Заткнись! — Жека сверлил меня взглядом. После короткой паузы спросил: — Ты, случаем, не Серый?
— Узнал, что ли?
— Да вроде того.
— И как думаешь, нажму я кнопочку или нет?
Предводитель растянул толстые губы в ухмылке. Зубов у него оставалось через один.
— С тебя станется. Чего к нам-то?
— Ты Кошек давить пробовал?
— Чего?
— К ушнику давно ходил?
— Какие Кошки днем?
— Такие. Сидят поперек улицы и не уходят. Не хуже, чем твои ухари.
— Кошки днем гасятся, — опять не поверил Жека.
— Сходи, глянь. Можешь у них спросить, чего они в неурочный час вылезли.
Предводитель помрачнел.
— Ты тоже в курсе?
— Насчет чего?
— Насчет… Кошек спросить.
Я навострил уши.
— Смотря про что базар.
Жека забросил автомат за спину, вразвалку приблизился. Я демонстративно поиграл мобильником.
— Убери ты эту штуку. Мы тебя знаем. Комод тебя уважает, хоть ты и двух наших шлепнул.
— Они меня на гоп-стоп решили взять, — объяснил я. — Но стреляешь плохо — сиди дома.
— Ладно. — Жека махнул рукой. — Комод, когда узнал, сперва напрягся. А когда разобрался, что они на тебя залупнулись, только плюнул. Знать должны, с кем связываются. И тут ты Муштая от дерева спас. Муштай сказал, чтоб ни одна падла тебя не трогала.
— А одна все-таки тронула, — вставил я. Но Жека пропустил обидный намек мимо ушей. Не хотел он лезть на рожон. И не только потому, что Муштай запретил.
— Дак насчет Кошек, если ты не в курсе…
— Излагай, — разрешил я.
— Мы тут в одной лавке заторчали. В ней пойло еще осталось. Одни на «еже» дежурят, другие в лавке отдыхают. А там Кошка с котенком была. Котенок уже большенький. Мы их шуганули. А ночью появляется целая стая. Сколько их, черт знает. Только глаза светятся. И глаз этих до хрена и больше. Мы за волыны, вышли, кричим: брысь, короче! Колян шмалять хотел, но я ему не дал. Я-то в курсе… А потом, понимаешь, они вдруг как завоют все вместе. Такой звук, что аж волосы дыбом. Но воем-то меня не проймешь. А только почудилось, что выводят они какое-то слово. Будто поют по-дикому.
И не только мне почудилось, пацаны тоже врубились. А они все воют. И отчетливо так слышно: убирайся, убир-райся!
— Ты подожди, — перебил я. — По-твоему, они разговаривать умеют? После пойла в лавке с воробьями беседовать не пробовал?
— Коней придержи! — обиделся Жека. — Они в отдельности разговаривать не могут. Но когда хором… Я реально не бухой был, и пацаны при памяти. Все слыхали. Они воют, как обычные коты, а слово, в натуре, слышно.
— И что вы им ответили?