Эпизоды одной давней войны

Ни за столом, ни в бане не позволяли себе упоминания великих имен - не достойно, только теперь, к вечеру, в аллеях, полностью сосредоточившись на жизни души, единственной и неповторимой, на наслаждениях, смысл которых известен разве что непорочным ученикам Платона, вызывают к жизни святые дух и Менандра, Анаксагора, Фалеса, Гиппократа, Солона, Сократа - цвет древнегреческой философии. Хором ахают, вздыхают, восхищаются умом людей прошлого. Нет, теперь такого нет. Откуда?

Дружно ругают своих современников. Тот откровенный пошляк, продался и за золото пишет, тот - духовное ничтожество, с непомерным тщеславием выкарабкался в верхи и явно не соответствует своему положению - вся заслуга в карьере. Да какой он после этого философ! Лизоблюд, карьерист, осел закрался в философский огород, выгнать некому! Да, да, куда конь с копытом, туда и рак с клешней - нынче все так. Анатомируют современность перед совестью прошлого дня, не оставляют на ней неиссеченного, живого места.

- Зато чем менее мы славим потомков, тем больше славы достается предшественникам.

- О, да! Пытаются доискаться причины, почему современность так проиграла прошлым векам, и не находят. Пожилым людям вполне естественен факт неполноценности их времени перед прошлым. А сам Платон так не считал?

- Трудно сказать,- Теодат медлит, без всякого умысла, невольно подносит пилюлю.- Платон был слишком занят... Глотают пилюлю.

Дискутируют на вилле Теодата, в предместьях Рима. Некогда она принадлежала одному из сенаторов, пережила несколько нашествий, в том числе и вандалов, предававших все бессмысленному уничтожению, экспроприирована по закону молодой готской властью, передана Амальфриде, как поклоннице старины, в подарок Теодорихом. Мать отремонтировала ее так, что от прежнего стиля не осталось и следа. После ее смерти Теодат реконструировал дворец по старым проектам, которые разыскал в подвале.

- Ну как, нравится?

- Конечно.

Тогда они могут остаться здесь и жить сколько угодно - следует приглашение. Деметрий и Гипатий смущенно переглядываются: с превеликой радостью, только что подумает об этом папа. Ну раз дело за одним папой, беспокоиться не о чем - говорит Теодат - не такая уж он большая шишка. И еще: у них какое-то поручение к нему? - Нет, ничего особенного, обычные теологические вопросы, возможно, еще не раз придется увидеться, прежде чем они придут к единым согласованным выводам. Объяснять не приходится, как это важно - выработать догмы молодого, захлестывающего мир учения. Однако обижать папу нежелательно. Пустяки - Теодат берется все уладить, послать человека с запиской от них - здесь простота нравов в некотором отношении: покровителей, как и друзей, меняют легко. Соблазн есть соблазн, философское вожделение оправдывает невинное вероломство, и они пишут записку и нижайше просят их извинить за отказ принять участие в завтрашнем обеде, потому как не поспеют к нему. Вот и прекрасно - Теодат берет записку из рук и зовет мальчика: отнесешь по адресу, мальчик бесшумно исчезает.

Папа не будет в обиде, он понимает, как всеядна и всепоглощающа нынешняя столица мира, которая ею и останется. Да, да,- подчеркивает повеселевший Теодат - заложенное когда-то заложено навечно.

- А не исчезнет ваш Рим, как Вавилон, как Египетское государство, как Месопотамия, которым тоже казались вечными свои судьбы?

- Нет, не исчезнет.- Теодат чуть кривит губу, и правая носогубная складка у него на лице обозначается чуть резче левой (выражение скептика - нос на боку). Разговор пошел в то русло, в какое хотелось вельможному готу. Секунду обдумывает ответ. Следовало бы удариться в патетику: дескать, он не отвечает за тысячелетия, но пока в Риме готы, а у власти готские вожди, древний город в безопасности,- но не слишком ли рано? Завтра он сделает новый заход, времени предостаточно, а пока увиливает в Тита Ливия и с жаром, в лицах передает два-три любопытных места из его сочинения.

Послы смеются, Теодат им нравится. Теперь им совсем не трудно добиться взаимопонимания, о чем бы не зашла речь. Конечно, можно спорить, например, о вечности столицы, они-то считают иначе, они считают, всему свое время, время приходит и уходит, но уходит не одно, а уводит с собой за руку или уносит на плечах, и унесет! Можно спорить, но в любом случае спор будет носить благожелательный, а в ином - созидательный характер. Не как с папой.