Эпизоды одной давней войны

Пока он трясет в Эпидамне властью и авторитетом, пока разбежавшиеся в разные стороны побитые войска Мунда собираются вновь, Салона захвачена готами. Захват Салоны готами - не неожиданность для него. Константиан, кажется, даже не торопится. Наоборот: во всем образе неторопливая твердость человека, идущего побеждать почти без риска. Время не имеет для него самостоятельной ценности. Он сам его согласен тянуть и затягивать даже, если оно противнику полезнее, лишь бы утвердиться самому. Пусть готы укрепляются в Салоне, строят дополнительные сооружения, подтягивают подкрепления, Константиан медленно, но неизменно, как машина, будет готовиться с такой же тщательностью и старанием, и вот, когда они начнут этот бой, в нем побеждать станет не смелость, не быстрота, не натиск, не маневр, а именно эти тщательность и старание подготовки, дотошность делопроизводителя, бухгалтера в положении полководца. Он возьмет их измором, задавит психологически. Сколько времени длится мобилизация в Эпидамне и путь от Эпидамна до Салоны, столько времени готы будут испытывать в крепости давление на свою нервную систему. Константиан даже не заботится об утечке информации. Его хитрость - дать врагу ее в полном объеме: он делает все так добротно и тщательно, что чем больше враг будет о нем знать, тем хуже будет себя чувствовать. Скрывается одно: окончательный срок готовности и отплытия, но его не знает и сам начальник конюшен. Изматывающая готов тактика затягивания и проволочек. Расстояние между Эпидамном и Салоной покрывается всадником за десять - двенадцать дней; не успеет прибыть один разведчик, как тут же посылается другой: здесь пульс войны, и рука Гриппа должна постоянно чувствовать ток крови. После прибытия очередного посланника, пожимающего плечами, готский воевода держит перед его лицом плетку в трясущейся руке. Будто парень, у которого тошнота от двухнедельной езды, виноват в кунктаторстве врага.

Готы возводят укрепления, трудятся потно, упорно, как муравьи, но уже не как муравьи - недоброкачественно. Спешка не дает покоя даже тут. Можно возвести сооружения за месяц, а можно и за десять дней. Соответственно убитым усилиям они и получаются. Когда Константиан только объявился в Эпидамне, готы с маху захватили город и мгновенно создали необходимый оборонительный рубеж. Теперь они вытаскивают наспех, непрочно врытые колья и ставят их заново - прочно. Двойная работа, а то и тройная. К тому же подкрепление не идет и теперь уже не придет никогда. Как только стало известно о победе, второе войско, шедшее следом, немедленно повернуло назад и теперь брошено на юг против Велизария, с севера Италии тоже помощи ждать не приходится: граница с бешеными, воинственными франками законсервировала огромное количество солдат.

Император Юстиниан ищет с ними военного союза, написал письмо, и даже известен текст: «Захватив нам принадлежащую Италию силой, готы не только не имели ни малейшего намерения возвратить ее нам, но еще прибавили нестерпимые и огромные обиды. Поэтому мы были принуждены двинуться на них походом, и было бы правильно, если бы вы помогли нам в этой войне, которую делает общей для нас православная вера, отвергающая арианские заблуждения, и наша общая к готам вражда».

Франки пока не торопятся дрессированными сучками вставать перед ним на задние лапки, пренебрегают переговорами с ним, больше того: между вождями франков и готскими представителями начались переговоры, и все-таки потенциальными противниками франки остаются до сих пор и останутся, даже когда будет выработано соглашение и армию на северной границе по-прежнему придется держать. Проигрывает в важности и стратегическое направление Салона - Равенна, вот и придется поэтому Гриппу воевать силами двух третей своего прежнего войска в полном одиночестве. Окапываться, подобно кроту, и, ерзая, ждать. Дух армии, и так не очень высокий, заметно слабеет. Напади Константиан сразу, даже внезапно, еще неизвестно, кого бы наградил Марс. Еще две недели тому назад можно было бы сцепиться, даже можно сцепиться сегодня, хотя уже хуже, даже через неделю, хотя еще хуже,- а потом?

Грипп в очередной раз обходил стены. Одетый очень просто, он был незаметен, его часто даже не узнавали. Какой-то солдат трудился тяп-ляп; когда командующий вырос у него под носом, солдат даже не успел сделать прилежного и старательного вида, так и остался стоять, ухмылка сачка затвердела на лице. Грипп толкнул ногой камни, выложенные солдатом,- камни пошатнулись, толкнул еще раз - повалились три верхних. С минуту хлестал плеткой физиономию, которая от внутреннего ужаса, сковавшего мускулы лица, все еще продолжала ухмыляться, пошел по стене дальше.