Эпизоды одной давней войны

Так и так - раскалывается, становятся известными некоторые каналы. С их стороны, оказывается, в ход идут самые примитивные, самые незатейливые средства: хай, срам, скандал, рассчитанные на то, чтобы выкупить, сбить, сшибить, стрясти.

— Мальца попридержите,- приказывает она стражникам и уходит в свой будуарчик к певчим птичкам.

Пташки из Византии, маленькие модельки экзотического государства, подарок императора Юстиниана, сладостным пением будят решимость. Берет пергамент, бездумно, бесконтрольно расстилает его на выдвижной доске инкрустированного секретера, вынимает пробку из бутылочки с тушью, хватает очиненную палочку и пишет. Послание так важно и секретно, что даже секретарь не вызван - сама. Сама пишет, сама сворачивает и запечатывает. Потом разворачивает, в сильном сомнении, рвет, бросает, начинает сочинять новое, но новое нейдет, лезет за обрывками, собирает клочки, составляет, сживляет, разглаживает по поверхности и переписывает почти без изменений, заменив несколько слов. Перечитывает, проверяет знаки препинания, в волнении делает неловкое движение и переворачивает бутылочку, тушь течет по доске. Амалазунта хватает лист, но сама вскочить уже не успевает. Тушь стекает со стола ей на нижнюю юбку, юбка прилипает черным пятном к ноге. Сидит в прилипшей к бедру юбке, над черной полосой вдоль секретера, на весу держит пергамент, проверяет назубок его содержание.

Послание адресовано византийскому императору Юстиниану, в нем в завуалированной форме просьба о политическом убежище. А вот над тем, в какой завуалированной форме, она билась уже несколько часов и теперь не уверена, та ли форма. Император должен чувствовать, как ему доверяют, степень искренности полная; он это чувствует - она, читая его глазами, видит и переживает за него.

Люди самого высокого ранга могут общаться только так: с полным доверием, почти как простолюдины. Пусть середняки, пусть дипломаты, пусть весь аппарат, находящийся на службе у этих людей, извивается в умничанье, в казуистических и демагогических способностях, они выше. Немного юмора, легкости, изящества в основной просьбе, несколько унизительной для нее - «погостить». Как будто не придавая событию большого значения, она хотела бы посетить Византию, так, слегка отдохнуть от Италии. Визит особенно своевременен теперь - легкий тон рассеивается, краски чуть сгущаются - в государстве не все спокойно. Намек на своенравную знать, но намек не навязчивый, но и не выстрел вхолостую - рассчитанный на его понимание; обыкновенное дамское кокетство, заигрывание кошки с мужиком. Сквозь заигрывание, как сквозь кисею, ожидание серьезной помощи и от него, как от сильного слабому в трудную минуту. Шлепает себя пальцами по лбу, приписывает еще несколько слов с уверенностью в его благородстве и заведомой благодарностью. Одно место находит корявым, но и переписывать не хочет, смывает фразу губкой, заменяет как лучше.

Император возбужден, обрадован, взъерошен. Секретное послание читает за завтраком, небрежно развалясь, роняя крошки на строки, оставляя на нем масляные пятна, комкая. Зовет секретаря, диктует, пережевывая пищу. Какая-то крошка, явный враг, попадает ему не в то горло, и он долго кашляет, побагровев. Слуги бросаются к нему и молотят по спине изо всех сил.

— Уф! - выдыхает из себя император,- ну, ну, хватит, отобьете мне легкие,- пытается пошутить.

— Так, на чем я остановился?

Писарь-секретарь прочитывает последнюю фразу. В послании Амалазунты ему все ясно до последней точки. Перед ним та картина, которую и сама Амалазунта не собиралась рисовать: женщина, доведенная до отчаянного положения внутренней смутой. Но она хочет сохранить свою человеческую суверенность, равенство с ним, как владыки с владыкой, пожалуйста, он ведь не отнимет ни словом ни жестом. Пусть едет, он очень рад - это действительно так: он и впрямь рад и не врет. Ей приготовят лучший дом в Эпидамне, она может жить, отдыхать там, пользоваться домом как своим, может сжечь его, если захочет, может распилить по частям и увезти с собой, а отдохнув там, приехать в Константинополь на неограниченное время, жить во дворце. Само собой разрешение в визе облекается в форму просьбы «соблаговолить почтить», «окажет честь» и т. д. Но император слишком занят для подобных оборотов, он все сваливает на секретаря: «Подумаешь, принесешь готовый вариант к вечеру».

Было время - увлекался словесностью, теперь захватили дела поважнее, и вся словесность отошла к секретарям. Они знают, как сказать, они напишут за него.- Ну готово? Перечитывает уже за ужином, тянет резину, кривит губы, эстет, придирается. Имея лишний час, он бы показал этому лентяю, как надо составлять послание. Сколько можно учить; дает устные указания насчет стиля в который раз. Тот пыхтит, от внимания рот открыл, выставил вперед гладкий бабий подбородок с волосками, обезьяна.