Эпизоды за письменным столом

Мероприятие, проводимые скрепя сердце, хуже, чем вообще никакие. Новое демократическое правительство в Германии должно обладать властью. Оно должно победить внутреннего врага. Поэтому оно не должно быть чисто демократическим. Оно не должно предоставлять равных прав своим врагам. Внутренний враг хитер и уже столетиям знаком с тактикой. Немецкая демократия после Первой мировой войны была разгромлена на демократических принципах. Она была недостаточно сильной и зрелой, а ее вожди были слишком слабыми и слишком старались понравиться реакционным партиям или убедить их, что они, несмотря ни на что, хорошие немцы. Даже в социал-демократах по большей части пряталось что-то от послушного солдата. (Сюит вспомнить о первом голосовании в рейхстаге в 1914 году; все левые партии проголосовали за войну.) Секретари партий не были борцами; после первых успехов многие из них превратились в мелких бюргеров, которые больше стремились сделать карьеру, чем бороться. Так их врагам удалось организовать убийство демократии под эгидой демократических принципов, используя свободу слова, собраний и организаций.

Это не должно повториться. Поэтому в Германии нельзя сразу же ввести демократию в том виде, в каком она существует в Америки или в Англии. Это должна быть (умеренная) диктаторская (употребим ненавистное слово) демократия, которая руководствуется демократическими принципами, но не гарантирует врагам всех свобод. Или, другими словами, это должна быть постепенная демократия, которая шаг за шагом по мере роста ее сил приближается к абсолютной демократии, но в течение как минимум одного или двух поколений бдительна.

Лидеры? В Америке и Англии много бывших лидеров, которые в настоящее время являются беженцами. Почти все они однажды потерпели поражение, а кто станет доверять сторожевой собаке, которая один раз впустила в дом разбойников и убийц?

В Германии все еще существует подпольное движение. Там можно найти заслуживающих доверия людей. Некоторых — в тюрьмах и концлагерях.

Немецкие генералы и старшие офицеры, ставшие антифашистами (Московское движение), из соображений пропаганды могут быть использованы — но ни в коем случае не для руководства.

Этот краткий обзор чрезвычайно ограничен. Он показывает только некоторые направления, которые могут оказаться важными в деле практической воспитательной работы в Германии. Поэтому здесь оставлены без внимания все экономические, финансовые и другие вопросы. Кроме того, он не рассматривает ошибок, промахов и упущений мировой политики с 1918 года, которые сильно поспособствовали немецким националистам и нацистам, и не поднимает вопрос, должен ли мир быть для Германии жестким или умеренным, и безнадежное ли это дело — перевоспитание немцев. Этот обзор сфокусирован на том, что нужно просто попытаться сделать — всеми средствами. От этого зависит будущее и мир во всем мире.

1944

Зрение очень обманчиво

Последний, кто может действительно оценить фильм, снятый на основе какой-то книги, — это, вероятно, сам автор книги. Когда я 28 лёт назад впервые увидел фильм «На Западном фронте без перемен», он вызвал у меня смешанные чувства. Я восхищался постановкой батальных сцен, но исполнители ролей казались мне чужими, я никак не мог идентифицировать их с людьми, оставшимися в моих воспоминаниях. Они были другими: у них были другие лица, и они по-другому себя вели.

Нынче происходит нечто противоположное. Странная колдовская сила втиснула впечатление от фильма между моими воспоминаниями и персонажами книги. Фильм перемешал актеров-исполнителей и людей, сохранившихся в моей памяти, причем воспоминания часто занимают лишь второе место. Когда я теперь думаю о персонажах книги, то перед глазами возникают в первую очередь лица исполнителей ролей в фильме, и только если я глубже покопаюсь в моей помутневшей памяти, возникнут люди той поры, какими они были на самом деле. Фильм живее. Зрение может быть очень обманчивым.

Из шести фильмов, снятых по моим книгам, я принимал участие в работе только над одним — последним — «Время жить и время умирать». Если автор дорожит своим здоровьем, ему следует воздержаться от работы над фильмом, пока он не поймет; что фильм не может быть достоверной копией его книги. А если бы был копией, то, вероятно, оказался бы плохим фильмом. Он не может быть даже переводом со словесного языка на кинематографический. В лучшем случае он будет преобразованием в визуальный ряд, полный сюрпризов, — также и для автора, которому придется отказаться от сцен, которые ему дороги, и увидеть новые, для появления которых он не видит никаких оснований.