Эпоха бедствий

Все самое необходимое для ведения войны слишком часто оказывалось под рукой господина. Нужные карты (хотя Менгу, отвечавший в ставке Гурцата за получение сведений от дозоров и лазутчиков, прекрасно знал, что такого плана в хранилище свитков, коим заведовал переметнувшийся к мергейтам многоученый саккаремец, точно нет), почтовые голуби, всегда летевшие именно туда, где находились командиры разрозненных степных отрядов... Но это мелочи, на которые в суматохе боев можно не обратить внимания. Наиболее чудовищным стало проявление силы подарка, виденное Менгу лишь однажды. Это едва не стоило ему жизни, хотя подарок не обращал внимания ни на самого Менгу, ни на других людей.

Тогда он прибежал со срочным донесением от туменчи Цурсога, добивавшего остатки саккарем-ской конницы, не успевшей покинуть Междуречье. Цурсог просил у хагана подкреплений, и приказ Гурцата следовало получить немедленно. Мрачные тургауды ни за что не хотели пропускать новоиспеченного тысячника в шатер Гурцата, но Менгу использовал свою власть, отстранил телохранителей, стоявших у входа в юрту, вошел, сразу пав на колени и коснувшись лбом потертой войлочной кошмы, которую хаган не желал менять на лучшую саккаремскую парчу. Потом он поднял глаза и увидел перед собой госпожу Илдиджинь. Самую любимую и самую верную жену повелителя, сгинувшую в недрах Пещеры по воле ее Хозяина. Живую - спокойные миндальные глаза, мимолетная мягкая улыбка, вечно блуждающая на ее губах, красивое лицо не девушки, но умудренной жизнью женщины... От нее и пахло, как от Илдиджинь, - чистым войлоком, свежим молоком и пахучей травкой, которую женщины носят в мешочке на шее.

- Убирайся! - Менгу вздрогнул от яростного вскрика Гурцата, внезапно появившегося за спиной призрака. Хаган был полуодет, красен и зол. - Вон, негодяй!

- Г-господин... - заикнулся Менгу и снова склонился, прикрыв глаза, лишь бы не видеть безмятежного лица давно погибшей жены хагана. - Цурсог прислал свиток... Просит тумен в помощь...

- Убей его, - послышался ласковый женский голос. - Он видел меня. Он чувствует мою сущность, а наш общий повелитель просил тебя хранить тайну.

Хаган резко выдохнул, словно сбрасывая пелену безумия, и прорычал:

- Моя жена никогда не советовала мне убивать Менгу, уходи! И ты тоже прочь!

Тысячник, сообразив, что внезапно раскрыл тайну Подарка, а самое главное услышал из уст призрака слова о том, что и у хагана есть господин, похолодел и начал отползать к пологу. Но любопытство превозмогло страх, Менгу на мгновение поднял глаза и успел заметить, как женский силуэт исчезает, растворяясь в кружении розовых искр. Хаган, наклонившись, поднял с кошмы нечто невидимое и засунул в кошель, висящий на поясе штанов.

- Это не госпожа, - угрюмо, будто оправдываясь, бросил Гурцат своему верному тысячнику. - Это лишь ее облик. Скажи кому нужно, что я приказываю помочь туменчи Цурсогу. - Он вдруг побагровел, как закатное солнце, и резким голосом выкрикнул: - Убирайся! Сколько можно повторять - вон!

Менгу кубарем выкатился из юрты, провожаемый бесстрастными взглядами тургаудов и холодными глазами Берикея, тоже стоявшего на страже рядом с круглой войлочной палаткой.

"Заоблачные, просветите мой разум! - Не ощущая своих ног, тысячник шагал к юртам, где жили туменчи, командовавшие самыми крупными отрядами войска. Неужели... Неужели хаган спит с призраком своей жены? Теперь понятно, откуда он знает все и про всех. Подарок может становиться чем угодно по его желанию..."

Менгу многое знал, но молчал. Молчал и сейчас, на рассвете прохладного дня окончания лета, когда отряд хагана двигался в глубину опустевшего Халисуна, жители закатного берега Урмии бежали к Дангарскому полуострову и прибрежным городам халисунских джайдов, бросив созревшие поля, бросив дома и отпустив скотину, которую не сумели угнать с собой, на вольный выпас. Менгу знал недаром его прадед был шаманом, а бабка со стороны матери - самой почитаемой колдуньей кюрийена Байшинт. Молодой тысячник не умел говорить с богами и не владел никакими тайнами колдунов - не мог даже волшебным способом подозвать к себе лошадь, а этим даром, доставшимся от предков, владели многие в войске. Зато наследие прадеда давало ему возможность острее других чувствовать присутствие Чужака. Он видел его: на белой лошади, постоянно следующей за конем Гурцата, громоздилось очень неясное, расплывчатое облачко, будто составленное из хлопьев серого пепла. Изредка силуэт напоминал человека, иногда животное, а чаще просто представлял собой клубок играющих и вертящихся в непрестанном вихре крупиц чужеродного творения.