Наряду с ними бытовали еще два типа трубчато-обушных топоров с вариантами; они имели практическое назначение. Первый тип, отличающийся простотой выполнения, представлен несколькими вариантами (табл. 17, 47, 52, 64
). Они, по-видимому, были распространены по всей Колхиде, так как отдельные экземпляры были найдены в юго-западной ее части и в ущельях рек Риони и Ингури. Быть может, эти топоры являются наиболее древними, так как непосредственная связь между ними и колхидскими топорами начальных этапов эпохи поздней бронзы не улавливается; вместе с тем по габитусу некоторые их варианты (табл. 17, 47, 52) увязываются с другим типом трубчато-обушных топоров (табл. 17, 42–46, 48), претерпевших ряд изменений, в силу чего их можно расценивать как промежуточный вариант в формировании колхидских топоров эпохи поздней бронзы. Топоры этого типа выделяются гранением корпуса и трубчатого обуха. Эти элементы особенно акцентированы в сравнительно поздних экземплярах их Юго-Западной Колхиды (Урекский клад; табл. 17, 50). Более того, гранением, а в отдельных случаях и определенной выпрямленностью корпуса топоры этого типа, как отмечал еще Б.А. Куфтин (Куфтин Б.А., 1941, с. 17), приближаются не только к самым ранним формам колхидских топоров из Пиленково и Гагры (табл. 17, 55, 56), но и к последующим и даже более поздним (табл. 17, 22, 25, 33–36, 38, 40, 41, 58, 60); разница лишь в трубчатости обуха. Все это указывает на независимость определенных колхидских топоров эпохи поздней бронзы от более ранних, трубчато-обушных.С другой стороны, не только в ранних топорах этого типа, но и в самых поздних их вариантах, в частности из Урекского клада (табл. 17, 50
), в верхней лобовой части обуха сохраняется характерная для вислообушных топоров вогнутость, указывающая на возможные истоки происхождения колхидских трубчато-обушных топоров. В этом отношении, быть может, немаловажное значение имеет тот факт, что оба типа, и вислообушные, и трубчато-обушные, изготовлены из мышьяковой бронзы (Абесадзе Ц., Бахтадзе Р., Двали Т., Джапаридзе О., 1958, с. 29). Это свидетельствует о единых металлургических традициях. Напомним, что трубчато-обушные топоры с гранением корпуса и обуха в Колхиде появляются в конце III тысячелетия до н. э., о чем свидетельствуют и литейная форма, и деревянная модель топора этого типа (табл. 16, 8), найденного на поселении Испани.Что касается происхождения трубчато-обушных топоров, то оно неоднократно связывалось с Передней Азией (Куфтин Б.А.
, 1941, с. 16; 1944, с. 296, 304; Джапаридзе О.М., 1961, с. 149; Кушнарева К.Х., Чубинишвили Т.Н., 1970, с. 123; Техов Б.В., 1974, с. 19; и др.). Действительно, существует бесспорное сходство между южнокавказскими трубчато-обушными топорами и топорами такого же типа из Киша, Ура, Элама, Нуристана (Куфтин Б.А., 1944, с. 304, рис. 7; Чайлд Г., 1956, с. 241, рис. 89). Однако непосредственная зависимость колхидских трубчато-обушных топоров от местных вислообушных, которые не встречаются южнее Эрзерума и генетически увязываются с более ранними топорами Восточной Грузии (Кулбакеби, Меджврисхеви; Джапаридзе О.М., 1961, с. 145), наличие большого числа местных разновидностей, возможность проследить морфологическую эволюцию вплоть до колхидских топоров эпохи поздней бронзы и, наконец, их местное производство (литейные формы, модели) с самого раннего времени позволяют высказать другое предположение — процесс формирования трубчато-обушных топоров протекал на территории Колхиды. На это указывает и тот факт, что абсолютное большинство известных южнокавказских трубчато-обушных топоров (более 40 единиц, не считая топоры сачхерских курганов) найдено именно в Колхиде. За ее пределами зафиксированы лишь единичные находки — четыре топора в Восточной Грузи, причем три из них в Юго-Осетии (Джапаридзе О.М., 1961, с. 148), где импульсы колхидской культуры ощущаются в течение всего II тысячелетия до н. э., и четыре топора — в Армении (Мартиросян А.А., 1964, с. 40).