Эпоха бронзы Кавказа и Средней Азии

Среди изысканных ювелирных изделий рассматриваемых комплексов привлекают внимание два шедевра древней торевтики: серебряный кубок из кургана I Карашамба (табл. 31, 17; 32) и золотая чаша из Кироваканского кургана (табл. 31, 7). Карашамбский кубок является «близнецом» знаменитого серебряного кубка из триалетского кургана V; напомним, что неоднократно интерпретировавшаяся композиция последнего (Куфтин Б.А., 1941, с. 84; Ушаков П.Н., 1941; Амиранашвили Ш.Я., 1947; Чиковани М.Я., 1947; Бардавелидзе В.В., 1957, с. 94; Бериашвили М.Т., Схиртладзе З.Н., 1984; Джапаридзе Н.О., 1988, с. 8) получила недавно новое толкование (Арешян Г.Е., 1985в; 1987; 1988б; 1989в). Карашамбский кубок изготовлен идентичными технологическими приемами, что и триалетский, и имеет ту же форму и пропорции. Роднят их и рельефные изображения, расположенные фризами. Однако на карашамбском кубке вместо двух мы видим шесть фризов, предельно насыщенных сложными композициями с изображениями людей и животных, окруженных множеством различных реалий того времени. Высказано предположение, что они передают единый мифический сюжет, прочтение которого проясняет этническую атрибуцию общества, создавшего эти шедевры (Оганесян В.Э., 1988а).

В верхнем фризе изображена охота на вепря, в которой участвуют охотник с собакой, львы и леопарды. Второй фриз композиционно состоит из трех взаимосвязанных частей: война, конвоирование пленного, ритуальное торжество; они насыщены многочисленными деталями, позволяющими воссоздать вооружение противоборствующих сторон, а также особенности культовой атрибутики. На третьем фризе сцены передают сюжеты победы и избиения врагов; среди них есть и аллегорические сюжеты с фантастическими существами. Центральной сценой является убийство вражеского вождя; здесь можно почерпнуть также дополнительные сведения о вооружении воинов. Четвертый фриз состоит из вереницы движущихся хищников — львов и леопардов, пятый — орнаментальный. И наконец, шестой фриз, опоясывающий ножку кубка, показывает все тех же хищников, но уже в геральдических позах.

Если связать композиции в единый сюжет, то начало его сводится к охоте на вепря, после убийства которого вспыхивает война, следуют гибель множества ее участников и победа одной из враждующих сторон. Схватка, изображенная на кубке, предположительно восходит к какому-то легендарному сражению, перенесенному позднее в мифологическую сферу.

По ряду признаков карашамбский кубок трактуется как изделие малоазийско-закавказского культурного ареала, испытывавшего на себе месопотамское влияние (Оганесян В.Э., 1988а, с. 155). Высказано предположение, что реалистичность изображений и их динамика должны расцениваться как аргумент в пользу их связи с мифологическими представлениями и основанной на них художественной традиции большого культурного ареала, куда входит и Армянское нагорье, и сопредельные с ним области (Оганесян В.Э., 1988а).

Проведенные сопоставления отдельных сцен и всего сюжета на карашамбском и триалетском кубках с мифотворчеством ряда архаичных народов, запечатленном на предметах искусства, в устной и письменной традиции, указывают как будто на их индоевропейскую мифологическую основу (Арешян Г.Е., 1985, с. 86; 1988б; Оганесян В.Э., 1988а). Факт же нахождения в памятниках ТК двух близких шедевров древней торевтики при отсутствии аналогий за пределами ее распространения подчеркивает их местное (в широком смысле слова) происхождение.

Золотая чаша из кироваканского кургана также сделана из пластины (табл. 31, 7). Формой она повторяет золотую гладкостенную чашу из триалетского кургана VII (табл. 26, 13), но она декорирована; в широкой ее части между двумя орнаментальными поясами имеются чеканные изображения шести фигур львов, стоящих попарно друг против друга. Изображения поражают точностью передачи деталей, изяществом исполнения. Они решены в той же манере, что и львы на карашамбском кубке, и взятые вместе напоминают некоторые памятники хеттского искусства. Изображения львов в памятниках этого круга встречены еще дважды — на золотом «барабане» из триалетского кургана XV (табл. 26, 14), а еще раньше — в литой фигурке цнорского кургана II (табл. 20). Несмотря на «львиный» сюжет, тяготеющий к переднеазиатскому искусству, кироваканская чаша и упомянутая чаша из Триалети с их характерным поддоном очень близки по форме закавказским керамическим сосудам рассматриваемого периода. Это прослеживается при их сопоставлении с чашами поселения Узерликтепе в Мильской степи, где в глине повторяются все детали вплоть до поддона (Кушнарева К.Х., 1965, рис. 25).