Эпоха героев и перегретого пара

Храните гордое терпенье,

Не пропадёт ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут - и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

- Печально, - заключил Строганов. - А ведь так хорошо начинал Александр Сергеевич. Здесь же каждая строчка дышит Вандеей и контрреволюцией. Особенно про меч. Явный призыв к свержению Верховного Правления.

- Так точно. Возмутительно.

- Знайте, Александр Христофорович. Вольнодумство и якобинство хороши только один раз. Ни одна держава не вынесет революции каждый год. Французы убедили нас, мы не повторим их ошибок. С нас хватит декабря двадцать пятого года, и больше никаких революционеров. Кстати, как там другие смутьяны поживают? Я про иудейский вопрос.

- Прошу простить, - Бенкендорф метнулся в канцелярию и наказал доставить еврейскую папку. Доклад по памяти не был сильным его местом. - Вождь державы повелел создать специальные огороженные поселения на юге Малороссии для некрещёных. Там ныне расквартированы двадцать тысяч внутренней стражи под началом генерала Дубельта.

Глава Вышнего Благочиния замер в ожидании начальственного ответа, высокая чёрная глыба в мундире, подобном пестелевскому, но с меньшим числом побрякушек. Как бы ни был он хорош на своём месте, где острый ум вреден, а главное - нюх и хватка, внешний вид генерала удручал. Он совершенно зря под стать верховному вождю зарастил губу чёрными усами, без которых отлично обходился в войну двенадцатого года; потную лысину Александр Христофорович тщетно пытался прикрыть, зачёсывая на неё редкие чёрные кудельки, росшие над ушами. Разве что остричь его налысо под каторжанина, вздохнул про себя Строганов и уточнил:

- И как дело продвигается?

- Трудно, мой фюрер. Евреям Палестину обещали, да только там Османская империя. Никто добром принимать их не хочет. Государь повелел дать оружие да в Палестину отправить, страну иудейскую себе отвоёвывать.

- Мудрое решение, - заключил Строганов, представивший Чёрное море и восторг османских властей при виде судов с евреями, кочующими к Палестине через Босфор. Однако же осуждать вождя не следует. Новое дело всегда такое - трудное. Лучше пробовать, ошибившись, чем по русскому обычаю на печи лежать и годами разглагольствовать, отчего не хочется за ту работу браться.

- Дабы не было мора среди евреев, Государь наш постановил работу им придумать в лагерях концентрации, чтоб плоды их труда на продукты менять.

- Вот как? Но евреи не всякий труд приемлют. Им бы торговлю, ростовщичество, мелкий промысел на худой конец.

- Теперь не раввины, а Дубельт решает, какая работа им пристала, - осклабился Бенкендорф. - Он даже лозунг выдумал: Арбайт махт фрай (5).

(5). Труд освобождает.

- Хорошие слова, - согласился Александр Павлович.

Только на воротах концетрацьёнс-лагеря несколько двусмысленные. Если часть евреев умрёт от труда, они воистину станут свободными от забот. Но концлагеря и жидовские смерти - не самоцель. Потребно просто освободить республику от чуждого ей народа. Строганов, лично ничего против еврейского племени не имевший, тяжко вздохнул про себя. Оставлять их судьбу на откуп господам вроде Дубельта и Бенкендорфа не гоже. Доблестные генералы К.Г.Б. склонны решить иудейский вопрос... несколько прямолинейно. Ежели не вмешаться, не укоротить ретивых - вопрос сам по себе развеется. За отсутствием евреев.

- Я подумаю, как ускорить процесс, - пообещал он заместителю. - Вернёмся к поэту. Ваши предложения?

- Какому поэту? - удивился Бекендорф, и Строганов понял, что сплетни о короткой памяти Александра Христофоровича не на пустом месте выросли.

- Не важно. Смутьяном я сам займусь.

Глава третья, в которой появляется Александр Сергеевич Пушкин

В московском особняке главы Коллегии образования Александра Семёновича Шишкова, дарованном ему Верховным Правлением из отобранного у бунтовщиков имущества, собирались любители русской и польской словесности. Александр Семёнович, сменивший министра образования Голицина, известного содомией и иными пороками, являл собой образец наилучшего русского и консервативного. Служение Отчеству он посвятил, дабы оберегать молодое поколение от заразы 'лжемудрыми умствованиями, ветротленными мечтаниями, пухлой гордостью и пагубным самолюбием, вовлекающим человека в опасное заблуждение думать, что он в юности старик, и через то делающим его в старости юношею'. Вдобавок, Шишков принадлежал к коренной нации, к удовольствию Пестеля разбавив русской кровью тевтонские ряды Верховного Правления.

Овдовев незадолго до назначения, не обошедшегося без подсказки Строганова, наш увядший муж в свои семьдесят два года женился на вступающей в пору расцвета польской красавице Юлии Осиповне, урождённой Нарбут. Интересуясь пледом и тёплым чаем с вареньем, а не супружескими утехами, называя себя нетребовательным гостем в собственном доме, он снисходительно взирал на развлечения прелестницы, собиравшей молодёжь в гостиной.