Указывают также на само положение науки при нацизме. Наука и ученые были принижены, Гитлер их презирал. Только 3 сентября 1944 г. Борман издал постановление, запрещающее призывать научных работников на военную службу и к исполнению любых других повинностей, не имеющих отношения к их основной профессии. (В СССР такое решение было принято уже через четыре месяца после начала войны.) В результате этого часть научных работников отозвали с фронта, но это уж было ни к чему. Единой правительственной научной организации не было. Исследования по урановой проблеме велись разобщенными группами, конкурировавшими между собой. Так, даже последняя попытка осуществить самоподдерживающуюся цепную реакцию в апреле 1945 г. не удалась только из-за того, что группа К. Дибнера не отдала группе Гейзенберга своих запасов тяжелой воды и урана (см. у Д. Ирвинга [2, с. 318]).
Немаловажное значение имела поразительная самоуверенность многих ведущих немецких физиков, в том числе самого Гейзенберга. Они по существу считали: если даже они встретились с непреодолимыми трудностями, то их западные коллеги и вовсе не смогут ничего сделать, так как вообще далеко отстают в науке.[116]
Сообщению о первой сброшенной американской бомбе они сначала просто не поверили (см. ниже). Предполагая в будущем создать энергетический реактор, они, как уже говорилось, вплоть до последнего момента — до апреля 1945 г.— все свои усилия направляли на получение самоподдерживающейся цепной реакции в уране, которая была успешно осуществлена под руководством Ферми в Чикаго еще в декабре 1942 г., так что, если бы последняя попытка немецких физиков оказалась успешной, это все равно не имело бы военного значения (мы уже говорили об этом).Интересен такой факт. Бомбу можно было сделать двумя путями, либо из плутония, либо из изотопа 235
U, который необходимо как-то выделить из природного урана, содержащего его в очень малой пропорции. Это последнее было очень трудной задачей. Немецкие физики безуспешно испробовали шесть методов разделения изотопов, пренебрегли лишь одним — именно тем, который применили в США и СССР. Возможно, случилось так потому, что к урановому проекту не был привлечен из-за своей национальности крупнейший эксперт именно в этом методе, нобелевский лауреат Густав Герц. Как участник первой мировой войны, награжденный орденом, еврей Герц смог остаться в Германии — на него не распространялись расовые законы. Но все же его не допустили к столь секретному делу. В результате в Германии все это направление, — выделение изотопа урана-235, — стало рассматриваться, как второстепенное. А в США и СССР этот метод разделения изотопов был разработан и использован с успехом. Для этого были построены огромные заводы. Между тем в Лос-Аламосском центре, где создавалась американская бомба, ведущими в работе были иммигранты, тогда еще граждане враждебных США стран Европы — великолепные ученые Э. Ферми, Л. Сциллард, Э. Теллер, В. Вайскопф, Г. Бете, И. фон Нейман, Ю. Вигнер и множество других (они еще не прожили в США пяти лет, а без этого нельзя было получить американское гражданство). В СССР, где уже свирепствовал государственно-партийно насаждаемый антисемитизм, в урановых делах с ним так строго не считались.Все это, конечно, играло свою роль. Но хотелось бы особенно подчеркнуть еще одно не очевидное, но, как мне представляется, главное, действительно объясняющее неудачу немецких физиков в создании бомбы, решающее обстоятельство.
Категорически отвергая утверждение о том, что все или почти все немецкие физики
Они не могли не испытывать отвращения к гитлеризму. Многие были антинацистами. (Характерно, что рьяные нацисты, имевшиеся среди физиков, в частности апологеты «арийской физики», не принимали никакого участия в работах по урановой проблеме. Нечто подобное было и у нас: те немногие квалифицированные физики, которые присоединялись к советским партийным философам в травле «идеалистической» квантовой механики и теории относительности, ничего не сделали для создания атомного оружия.) Вспомните как об этом в связи с Гейзенбергом говорили Бете и Теллер (а они-то их знали). Гейзенберг и многие другие немецкие ученые не могли полностью отвлечься от морального аспекта проблемы. Они были убеждены, что американцы и англичане далеко отстали и потому именно они, немцы, должны решать, надо ли создавать ужасное оружие.