Эпоха и личность. Физики. Очерки и воспоминания

Ничего подобного не произошло. Вместо этого многие месяцы следователи вытягивали из Ландау признание во вредительстве по описанным выше анекдотическим пунктам. По существу вместо решительных репрессий «тянули резину». Да и мучили его по тогдашним меркам, когда изощренные пытки были обычным делом, сравнительно мягко. Горелик нашел в «Деле» листок бумаги, который он истолковывает как внутреннюю неформальную записку начальству, как итоговый отчет об обращении с Ландау, написанный, возможно, в связи с предстоявшим его освобождением. В ней было написано: «…7 часов стоял» (конечно, имеется в виду конвейерный допрос). Только 7 часов за 3 месяца до дачи показаний! По тогдашним временам это очень мягкое следствие. (Сравним: немецкий физик-теоретик Хоутерманс, о котором говорилось в очерке о Гейзенберге, арестованный за полгода до Ландау, 11-22 января 1938 г. подвергся одиннадцатидневному непрерывному конвейерному допросу [13].) Далее: «замахивались, не били» и т. д.

Наконец, в условиях, когда мы ничего не знаем о закулисной истории, если допустить, что листовка была элементом широко задуманной провокации НКВД, то, быть может, когда дело дошло до ее завершения, возникли колебания, или оно было признано нецелесообразным. Например, был признан неразумным дальнейший «отстрел» физиков. В любом случае вопрос ждет исследования историков в архивах. Но как бы то ни было, никто, кроме Сталина, читавшего все письма Капицы, как заверял Маленков (см. [11]), не мог повернуть дело в таком необычном направлении, например, дать указание «спустить все на тормозах».

Капица ждал год. Но затем он пишет новое письмо, на этот раз второму лицу в Партии и государстве — Молотову [10]:

«Товарищ Молотов!

За последнее время… мне удалось найти ряд новых явлений, которые, возможно, прояснят одну из наиболее загадочных областей современной физики. Но… мне нужна помощь теоретика. У нас в Союзе той областью теории, которая мне нужна, владел в полном совершенстве Ландау, но беда в том, что он уже год как арестован.

Я все надеялся, что его отпустят, … не могу поверить, что Ландау государственный преступник… Правда у Ландау очень резкий язык и, злоупотребляя им, при своем уме он нажил много врагов… Но при всем его плохом характере, с которым и мне приходилось считаться, я никогда не замечал за ним каких-либо нечестных поступков.

Конечно, говоря все это, я вмешиваюсь не в свое дело, так как это область компетенции НКВД. Но все же я думаю, что я должен отметить следующее как ненормальное.

1. Ландау год как сидит, а следствие еще не закончено, срок для следствия ненормально длинный.

2. Мне, как директору учреждения, где он работал, ничего не известно в чем его обвиняют.

3. Ландау дохлого (sic! — Е. Ф.) здоровья, и если его зря заморят, то это будет очень стыдно для нас, советских людей.

Поэтому обращаюсь к Вам с просьбами:

1. Нельзя ли обратить особое внимание НКВД на ускорение дела Ландау.

2. Если это нельзя, то, может быть, можно использовать голову Ландау для научной работы, пока он сидит в Бутырках. Говорят, с инженерами так поступают.

П. Капица»

И это письмо не только не вызвало начальственного окрика (что было бы по тем временам естественно), но, наоборот, «сработало». Петр Леонидович через несколько дней получил приглашение на Лубянку к «самому» заместителю наркома НКВД Меркулову и другому известному палачу, начальнику следственной части Кобулову.