Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Единственным новым оружием, имевшим решающее значение во время военных действий 1914–1918 годов, стала подводная лодка. Это произошло оттого, что обе стороны, будучи не в состоянии одолеть друг друга на поле боя, решили устроить блокаду мирного населения противника. Поскольку все снабжение в Великобританию поставлялось по морю, казалось, что острова можно задушить, усиливая яростные атаки подводных лодок на торговые суда. Эта затея в 1917 году была близка к успеху, пока не были найдены эффективные способы противодействия ей. И главным образом благодаря ей в войну вступили Соединенные Штаты. Англия в свою очередь изо всех сил старалась блокировать снабжение Германии, чтобы парализовать немецкую военную экономику и истощить немецкое население. Эти попытки оказались более успешны, чем предполагалось, поскольку, как мы увидим, немецкая военная экономика вовсе не была столь эффективной и рациональной, как об этом с гордостью заявляла Германия, в отличие от немецкой военной машины, которая как в Первой, так и во Второй мировой войне намного превосходила все прочие. Превосходство германской армии могло в тот момент оказаться решающим, если бы союзники начиная с 1917 года не получали поддержки США с их практически неограниченными ресурсами. Однако Германия, даже скованная союзом с Австрией, одержала полную победу на востоке, вытолкнув Россию из войны в революцию и лишив ее в 1917–1918 годах большой части ее европейских территорий. Вскоре после позорного Брест-Литовского мирного договора, заключенного в марте 1918 года, немецкая армия, которая теперь без помех могла сосредоточиться на западном направлении, совершила успешный прорыв на Западном фронте и вновь двинулась на Париж. И хотя благодаря притоку американских солдат и снаряжения союзники восстановили свои силы, некоторое время казалось, что планы Германии близки к осуществлению. Но это был последний рывок обессиленной страны, предчувствовавшей близкое поражение. Когда летом 1918 года союзники начали наступление, до окончания войны оставалось всего несколько недель. “Центральные державы” не только признали свое поражение – их правительства потерпели полный крах. Осенью 1918 года революция захлестнула Центральную и Юго-Восточную Европу так же, как Россию в 1917-м (см. следующую главу). От границ Франции до Японского моря ни одно правительство не удержалось у власти. Шатались даже государства, входившие в коалицию победителей, хотя трудно поверить, что Великобритания и Франция не устояли бы как стабильные политические субъекты даже в случае поражения, чего нельзя сказать об Италии. Из побежденных стран ни одна не избежала революции.

Если бы величайшие министры и дипломаты прошлого, все еще служившие примером для руководителей министерств иностранных дел их стран, – скажем, Талейран или Бисмарк – поднялись из могил, чтобы взглянуть на Первую мировую войну, они, безусловно, задались бы вопросом: почему здравомыслящие политики не попытались остановить эту кровавую бойню при помощи компромиссных решений до того, как она разрушила карту мира 1914 года? Мы тоже вправе задать этот вопрос. Никогда еще войны, не преследовавшие ни революционных, ни идеологических целей, не велись с такой беспощадностью до полного истребления и истощения. Но в 1914 году камнем преткновения была отнюдь не идеология. Она, разумеется, разделяла воюющие стороны, но лишь в той степени, в которой мобилизация общественного мнения является одним из средств ведения войны, подчеркивая ту или иную угрозу признанным национальным ценностям, например опасность русского варварства для немецкой культуры, неприятие французской и британской демократиями германского абсолютизма и т. д. Более того, даже за пределами России и Австро-Венгрии находились политики, предлагавшие компромиссные решения и пытавшиеся оказывать воздействие на союзников тем упорнее, чем ближе становилось поражение. Почему же главные противоборствующие державы вели Первую мировую войну как игру на вылет, которую можно было лишь полностью выиграть или полностью проиграть?