Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914-1991)

Этому ужасающему эпизоду сопутствовали два обстоятельства. Во-первых, его осудили представители левого крыла испанских революционеров, хотя они и не являлись убежденными антиклерикалами, включая и традиционно презирающих Церковь анархистов. Во-вторых, и исполнители, и многие свидетели увидели в этом подлинный смысл революции—коренное изменение порядков общества и его ценностей, и не на один короткий символический миг, а навсегда (M. Delgado, 1992, р. 52—53)- Это хорошо понимали лидеры, утверждая, что главными врагами являются капиталисты, а не священники, однако в глубине души массы думали иначе. (Но были бы народные массы настроены столь же антиклерикально в менее «мужском» обществе, чем иберийское? Серьезные исследования на тему отношения женщин к таким событиям, возможно, могли бы пролить некоторый свет на этот вопрос.)

Однако разновидность революции, при которой политический порядок и власть внезапно испарились, оставив мужчин и женщин (насколько последним это разрешено) на улице, предоставленных самим себе, оказалась редкой в двадцатом столетии. Даже наиболее близкий нам по времени пример внезапного крушения существующего строя — иранская революция 1979 года—отнюдь не была стихийной, несмотря на необычайно единодушные выступления народных масс Тегерана против шаха, большинство из которых были спонтанными. Благодаря структуре иранского клерикализма новый режим уже имелся в остатках старого, хотя и не сразу приобрел четкие формы (см. главу is).

В действительности типичная постоктябрьская революция «короткого двадцатого века» (мы не учитываем здесь локальные волнения) или была инициирована государственным переворотом (как правило, военным) и захватом столицы, или являлась следствием продолжительного вооруженного противостояния (как правило, в сельских районах). Поскольку младших офицеров радикальных ити левых взглядов было достаточно много в бедных, отсталых странах, где военная жизнь обеспечивала перспективы успешной карьеры для способных и образованных молодых людей, не имеющих семейных связей и средств, подобные перевороты являлись типичными для таких государств, как Египет (выступление «свободных офицеров» в 1952 году), Ирак (революция 1958 года), Сирия (несколько переворотов, начиная с 195о-х годов) и Ливия (свержение монархии в 1969 году). Военные являются неотъемлемой частью революционной истории Латинской Америки, хотя там они редко брали в свои руки государственную власть, руководствуясь левыми взглядами. С другой стороны, к удивлению большинства наблюдателей, в 1974 году именно военный путч, совершенный молодыми офицерами, разочаровавшимися и приобретшими радикальные взгляды в ходе долгой и безус-9 О «Эпоха катастроф»

пешной колониальной войны, сбросил самый старый диктаторский режим Б мире («революция красных гвоздик» в Португалии). Однако их союз с сильной коммунистической партией, вышедшей из подполья, и различными радикальными марксистскими группами просуществовал недолго, к облегчению Европейского сообщества, в которое Португалия вскоре вступила. Социальная структура, идеологические традиции и политические функции вооруженных сил в развитых странах заставляли военных, интересовавшихся политикой, выбирать правые партии. Перевороты в союзе с коммунистами или даже с социалистами не совпадали с их интересами. Правда, в освободительных движениях во французской колониальной империи бывшие солдаты подготовленных Францией в своих колониях туземных войск (гораздо реже офицеры) сыграли заметную роль, особенно в Алжире. Их опыт, полученный во время Второй мировой войны и после нее, был в основном негативным, и не только по причинам традиционной дискриминации, но также потому, что выходцев из колоний в войсках «Свободной Франции» генерала де Голля,

как и большинство иностранных участников Сопротивления во Франции, как правило, отодвигали на вторые роли.

Среди солдат армии «Свободной Франции» на официальных парадах победы после освобождения было гораздо больше белых, чем среди тех, кто в действительности заслужил славу, сражаясь в рядах Сопротивления. Тем не менее в целом колониальные армии имперских держав, даже когда ими командовали сами туземцы, оставались лояльными или, вернее, аполитичными, даже с учетом 50 тысяч индийских солдат, служивших в «индийской национальной армии» под руководством японцев (М. Echenberg, 1992, р- 141—145, М. Barghava and A. Singh Gill, 1988, p. ю; Т. R. Sareen, 1988,, p. 20—21).

VI