Эпоха Куликовской битвы

Два отрока, сидящие за книгой в углу, тем временем усердно счищали ножами с пергаментных листов старые чернила. Один уже справился со своим листком и теперь нетерпеливо толкал в бок своего напарника, торопя его работу.

— Ну же, Кирилка! Я уж заждался весь, а ты все копаешься…

— А ты не торопи его, Мефодий. Не торопи, — назидательно изрек Матвей, оторвавшись от своего письма. — Старые знаки сводить со всем тщанием надобно, а то начнут потом в этой книге новую летопись писать, а старые-то знаки, плохо соскобленные, глядь, и проступят. Ты бы лучше, пока Кирюша работает, еще раз свой лист осмотрел. Везде ли гладок пергамент? Не забыл ли где каких знаков ты соскоблить?

— Хорошо, отче, — с притворным смирением кивнул Мефодий и, опустив очи на книгу, снова незаметно пихнул в бок своего напарника. — Давай скорее, копуша.

«И начал Мамай посылать в Литву, к поганому Ягайлу, и лукавому Олегу…» — вывело тем временем перо Матвея.

«Лукавому… Маловато как-то. Великий князь на внука его гневаться изволил!.. Лукавый, стало быть, диавольский. То есть отлученный от Господа…» — И монах, макнув перо в чернильницу, принялся яростно изливать на бумагу новую волну вдохновения. Сперва зачеркнул «лукавому Олегу», а затем, вместо того, размашисто вписал: «…к льстивому слуге сатаны, сообщнику дьявола, отлученному от Сына Божия».

— От как его! — аж подпрыгнул на жесткой скамье инок. Отроки, сидящие в углу, удивленно подняли на него глаза. — Ну как, Кирилл? Дочистил страничку?

— Почти, — нервно кивнул Кирилл.

— Да он потому долго копается, что читает! — возмущенно взмахнул руками Мефодий. — Я не читаю, а он читает перед тем, как соскоблить. Оттого и не поспевает за мной!

— Ну и читаю! И что?! — вскинул голову и зарделся от смущения Кирилл. — И прежде я читал. Отчего не читать, коли я и так за тобой поспеваю? Ты только сотрешь, а я и прочту и сотру за тот же срок!

— Вот как?.. — удивленно поднял бровь инок Матвей. — Говорил мне брат Григорий, что ты в чтении горазд, но чтобы так…

В слух словеса не произносишь, и губами не шевелишь. Что же, в уме все слова складываешь?

Отрок в ответ только кивнул. И инок посмотрел на мальчика уже совершенно другими глазами. Читать про себя, не проговаривая в слух слова и не шевеля губами, умели не все взрослые монахи обители.

— И что же ты, весь свой лист успеваешь прочесть?

— А почти весь поспеваю, — Кирилл, заметив, как уважительно глянул на него старец, гордо улыбнулся и выпятил грудь.

— Так отчего же тогда Мефодий торопит тебя? — лукаво сощурился Матвей.

— Да задумался я. Вот и не поспел за ним, — снова потупил глаза Кирилл. — Уж больно интересно написано было, будто и не царь татарский всему виной, а… да вот.

И он принялся читать, водя пальцем по нескольким несоскобленным строчкам рукописного текста.

— «Бояре и вся дружина его и братия его, многие хулы и злоречения говорили на князя, и замыслили некие из них убить его до смерти. И в страхе с тремя лишь верными слуги в свой град Кострому едва утече благоверный князь Московский Дмитрий Иванови…

— Прекрати! — испуганно зашипел на него старец Матвей. — Прекрати читать сию книгу, а надпись эту срамную соскобли немедля!

— Так ведь… Я подумал… Я же только спросить хотел, — пролепетал Кирилл, испуганно вжав голову в плечи. — Может, она это… Может, важная запись? Князя нашего… Убить ведь хотели, а?..

— Книга сия ненужная и зловредная! Врагами нашими писанная. Это летописание княжества Нижегородского. А как княжества того не стало, а стала эта земля нашего князя, Московского, так те записи летописные все были позаброшены. А потом перевезли сию книгу сюда, на Москву, и святые отцы церкви нашей изволили всю ее прочесть. Все, что тут писано про стародавние дела, в нашем, Московском летописании, изложено верней и подробнее! — голос старца Матвея постепенно окреп, словно он не с отроком разговаривал, а вещал с церковной кафедры.

— Т-так сия книга же про другой город писана… — попытался возразить Кирилл. — Как же у нас про другой город выйдет подробнее?

— А все, что тут было подробнее, уже прочтено святыми отцами, и в наш свод переписано! — сердито отрезал Матвей. — А ты стирай давай. И не читай более. А то опять задумаешься… А от великого знания великие печали, мальчик. Давай стирай. А то скоро уж писать на этих листах надо будет, а на них еще записи старые… Да повнимательней стирайте! Чтоб ни черточки от старых словес не осталось!

И старец вновь углубился в работу. Однако вдохновение не шло. Но тут взгляд его замер на зажатых в левой руке листах. Осененный внезапной мыслью, монах кинулся к столу и принялся торопливо записывать.