Эпоха мечей

Она была, кажется, уже не рада, что захотела кофе, что пришла сюда, что вынуждена говорить с этим остолопом. Но делать было нечего, и девушка принялась объяснять технологию приготовления кофе по-турецки, технологию, которую, будем откровенны, в Европе мог не знать только полный идиот. А идиот слушал ее внимательно, кивал, словно китайский болванчик, и повторял: «Си, синьорита. Си», а потом, просияв, хлопнул себя по лбу и сказал:

– О да, синьорита. Я понял. – И продолжил с неожиданной холодной надменностью («И куда же девалось твое дружелюбие, парень?»): – Вы имеете в виду кофе по-неаполитански, синьорита. Это называется кофе по-неаполитански. Это так называется, синьорита, и не называйте его иначе, пожалуйста. Потому что вас не поймут, синьорита, и у вас могут быть неприятности, синьорита. Потому что так готовят кофе в Неаполе, и, видит бог, весь мир знает, что это кофе по-неаполитански.

И он, разумеется, принес ей великолепный кофе «по-неаполитански», который был на самом деле тем самым заказанным ею кофе по-турецки, с густой пеной и непередаваемым ароматом, но девушке, судя по всему, уже не хотелось ни этого кофе и ни какого другого тоже.

– Не расстраивайтесь, мадемуазель, – сказал, сочувственно улыбнувшись, Маркус. – Или, правильнее, фрейлейн?

Она оглянулась растерянно, и глаза их встретились. Он все еще обманывал себя, полагая, что это всего лишь легкий флирт, необременительная игра в «мужчину и женщину», которую он вполне мог себе позволить. Между делом, так сказать. Между его важными делами. Он так хотел думать и искренне думал в тот момент.

Их глаза встретились, и Маркус снова улыбнулся, зная, что его улыбка нравится женщинам, и привычно увидел себя «глазами собеседника», в данном случае ее глазами. Подтянутый, мускулистый брюнет, с правильными чертами лица и карими глазами. Этакий центрально европейский тип, без ярко выраженных национальных черт.

– Не берите близко к сердцу, – добавил он, так как девушка молчала. – Это Италия.

Он говорил по-французски, а по-французски он говорил без акцента.

– Но почему? – В ее голосе слышались слезы. По-видимому, от Италии она ожидала совсем другого.

– О, все просто… Вы позволите? – Он сделал движение, обозначившее намерение подняться.

– Да, пожалуйста, – ответила девушка автоматически, не успев даже задуматься над тем, уместно это или нет. На это он, в сущности, и рассчитывал.

– Mille grazie! – Маркус встал и, прихватив стакан с шотландским виски (не слишком обычным напитком на земле Италии, если честно), перешел за ее столик.

– Макс, – сказал он, чуть склонив голову. – Меня зовут Макс.

– Полина, – улыбнулась девушка.

– Очень приятно, мадемуазель Полина, – вернул ей улыбку Маркус. – Так вот… Вы читаете газеты? Нет? Ну что ж, это правильно, газеты, по большей части, врут.

– Я сама и вру, месье Макс, – почти весело сказала она.

– Извините? – Он и в самом деле ее не понял, хотя французский у нее был великолепный, и акцент не мешал, разве что добавлял ее речи еще больше очарования. Хотя куда, казалось бы, больше?

– Я пишу для газет, – объяснила она.

– Вы журналистка? – Ну не было в ней этого, не было и все. Таких журналистов не бывает.

– Так получилось. – Полина виновато улыбнулась, увидев выражение его лица.

– Тогда мои разъяснения излишни, – развел он руками. – Миль пардон.

– Напротив, месье Макс. Я действительно не знаю, о чем идет речь, – покачала она головой. – Я пишу о театре.

– Так вы приехали на Фестиваль! – догадался Маркус. Об этом он как-то не подумал, но если она пишет о театре, то какая же она журналистка?

– Да, месье, я приехала на Фестиваль, но вы, кажется, начали мне что-то рассказывать. – Она смотрела на него с вызовом.

– Ну конечно! – воскликнул Маркус «театральным» голосом. – Я потерял мысль… Нет, фрейлейн Полина, – ведь вы из Баварии или Австрии, не правда ли? – нет, не мысль. Правда в том, что я потерял голову… сердце… и, милосердный господь, что еще теряют в таких случаях?

Полина рассмеялась. Кажется, Маркус начинал ей нравиться, и она уже не жалела, что разрешила ему перейти за ее столик.

– Отвечаю по порядку, – сказала она, отсмеявшись. – Ни то ни другое. Я из Дерпта. Это в России. А влюбленные – ведь вы только что объяснились в любви, не так ли? – теряют голову и здравый смысл. А сердце их разбито.

– О да! – сказал Маркус, с ужасом понимая, что говорит сущую правду. – Сердце мое разбито. Я объяснился в любви незнакомой девушке… Я в шоке, baryshnia. Я потерял голову…

– И не закончили своего рассказа, – перебила она его.

– Какого рассказа?

– Про Италию, sudar. – У нее были чудная улыбка и милый акцент, и она ему очень нравилась…

– Ах, Италия! – кивнул он. – Ну что же с ней могло случиться? Все то же, sudarynia, то же, что и всегда, – поражение. Турки захватили Родос. Республика лишилась великолепной военно-морской базы, королевство – крейсера и эсминца.

– Но это война! – Она явно не знала новостей и теперь была не на шутку встревожена.

– И да и нет, – поспешил успокоить ее Маркус. – Вернее, еще нет, но может случиться. Во всяком случае, в Неаполе объявлена мобилизация.