Эпоха мелких чудес

Ночная Москва с высоты – по-над крышами, выше проводов, фонарей и ярко подсвеченных уличных растяжек – зрелище, доступное немногим. Город то темнеет провалами дворов и расщелинами переулков старого центра, то сияет вздымающимися высотками, то расстилается неровными полями крыш пятиэтажек… Некоторые, возможно, скажут: подсвеченные разными оттенками красного, от ярко-алого до мутно-багряного, облака, неоднократно наблюдаемые пилотами и – изредка – пассажирами воздушных кораблей, не менее красивы, чем зрелище внизу. И ошибутся. Нельзя сравнить несравнимое.

Ведь там, под твоим крылом, мелькают разноцветной россыпью ярких огней фонарей и реклам пустынные в этот час улицы. Лишь изредка по ним проносятся автомобили, визжа покрышками по мокрому асфальту, да спешат, нервно оглядываясь, по тротуарам одинокие запоздавшие прохожие. А здесь, над городом, встречные потоки заботливо поддерживают под крылья, и свинцово-серые тучи, грозящие привычным уже для мёрзлого апреля снегопадом, ещё не закрыли небо сплошным пологом…

Да, немало могли бы поведать птицы. Остальных – по крайней мере, людей – ограничивают земные запреты. Гарик, пожалуй, мог рассказать побольше, чем любая птица – исключая разве что попугая – но… Умело удерживая высоту, позволяющую не попасть в поле зрения радаров ПВО, лавируя между высотками и антеннами, дракон не замечал всех этих красот и чудес. Он мечтал. Просто мечтал.

Нет, что вы! – его мечты имели мало общего с той, что так привлекала Стёпку, артельщика славного парохода «Даёшь!». Какие, к чертям, «тысяча рубинов, тысяча алмазов, тысяча топазов»! До подобного Гарик ещё не опустился. Не влекла его и сгубившая Смога Ужасного бескорыстная любовь к сокровищам, на грудах которых столь приятно понежиться в сладкой дремоте. Отнюдь нет! Дитя своего времени, он и мечтал… м-м-м… современно.

К примеру, сейчас, в третий раз за ночь пролетая над мутной стылой рекой, он и не думал любоваться россыпью самоцветов внизу. Нет – перед его мысленным взором вновь и вновь прокручивалась всё та же милая сердцу картинка. Короткая и яркая, как рекламный ролик, возможно - аляповатая, но от того ничуть не менее привлекательная. А как сладко звучало давно смакуемое название! Форт Нокс. Место. Где. Деньги. Лежат.

Узнай о мечтах обожаемого сыночка измотанные вечными командировками отец с матерью – хмыкнули бы, да и отмахнулись: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Но они-то, в конце концов, драконы другой эпохи – где им понять молодёжь, её надежды и чаянья? Им, привыкшим жить на одну зарплату?

Гарик летел, близился конец пути. Вот уже показался нужный дом, престижный, но весьма непрезентабельный на вид. Дракон сделал круг, брезгливо разглядывая облупившиеся стены и искорёженную водосточную трубу… И район ведь какой – считай, напротив самого Кремля! Сверив адрес с сообщением на пейджере, тщательно отсчитал этажи. Теперь заход на посадку… Глазомер не подвёл, но лишь со второго захода Гарик вцепился в затрещавший жестяной карниз кинжально острыми когтями задних лап, повис и осторожно постучался кончиком когтя в форточку.

Увлечённо щебетавшая в телефонную трубку девица в коротеньком, весёленькой расцветки халатике вздрогнула от резкого стука, вскинулась, но, разглядев ночного гостя, сразу настежь распахнула окно.

– Заказывали? – тщательно следуя затверженной, но непривычной пока процедуре, осведомился Гарик.

– Да-да, конечно! – откликнулась девушка, беззаботно улыбаясь.

– Получите. И не забудьте расписаться! – строго сказал дракон. И просунул в окно коробку с пиццей, ручку и накладную.

                                                                             Конец света

С некоторых пор Семён не любил утро.

Нельзя сказать, чтобы в этом он был оригинален – нет, утро в наши дни не любят многие. Причины называются самые разные – от романтической светобоязни графа Дракулы до брутальных мук похмелья, но Семён сбанальничал и здесь: ему просто хотелось спать. Очень. Собственно, спать хотелось всегда, но по утрам – особенно. И потому так ненавидел безжалостные бьющие в глаза лучи. Опять! Опять. Опять… Разбудили. В такую рань…

Каждый раз, закрывая глаза, он надеялся: может, хоть следующим утром солнце не взойдёт? Вот тогда-то, пока перед лицом смертельной угрозы другие будут паниковать, молиться или проявлять чудеса героизма, удастся, наконец, выспаться. Однако жизненный опыт ехидно подсказывал – нет, и тогда поспать не дадут. Поднимут! И, не будя окончательно – во избежание попыток дезертирства – отправят на ликвидацию последствий. Спасать мир, то бишь. И никаких тебе, ясен пень, буказоидов…

Слабо утешало лишь то, что легендарный Роджер Вилко был уборщиком.

Расхожая цитата неверна: человек привыкает не ко всему. Рано или поздно перед каждым предстаёт то, сжиться с чем он не в силах. Форс-мажор, в некотором роде. Для Семёна таким форс-мажором оказалось утро. Поскольку изменить что-либо было нереально, оставалось лишь следовать совету Нансена. Терпеть, в смысле. Вот и терпел.