Эпоха молчания

Вы просто должны понимать: все произошло молниеносно. Технологический прогресс все-таки, тот еще мудак. Я не буду растекаться историческими справками, просто перечислю события в хронологическом порядке. Война шла две недели. Еще через две недели по планете разлетелся вирус, от которого в течение месяца вымерла треть выжившего населения. Потом где-то лет 10 мир приходил в себя, собирался по кусочкам, хотя, по факту, разворовывался и разграблялся. Толпы устали от военного положения, они снова вышли на площади к существующей тогда власти. Они воевали, но теперь уже внутри и между собой. Именно тогда и должен был наступить конец. Но он не наступил.

Новая власть думала недолго. Она надела на свои драконьи лапищи ежовые рукавицы, взяла в руки огромную отвертку и завернула гайки до конца. Нас ограничили во всем, насильственно разделили на касты, запугали, зашили рты, начали убивать без разбору. Мы стали рабами нового мира. И только поэтому выжили.

Я ненавижу этот режим, но почему-то не могу перестать им восхищаться.

План

Боб сидел, облокотившись на белую бетонную стену своей маленькой кухни, и грустно смотрел на счетчик.

«Всего тысяча слов, Боб. Как же ты мог так вляпаться?»

Мерзкое липкое чувство ело его изнутри через нервы солнечного сплетения. Он пытался не думать о том, что им всем предстоит. Боб знал только одно – удачей будет, если хотя бы один из участников этого бедлама выберется живым. Но верилось с трудом.

В соседней комнате на маленьком диване спали Роза, Ной и маленький Лео. Бобу пришлось сильно попотеть, чтобы вывести их из больницы. Сначала они пробрались к грязному контейнеру с медицинским мусором, куда он велел им забраться и сидеть до наступления темноты. Затем доктор с каменным лицом вернулся в свой кабинет, заполнил три свидетельства о смерти, три акта о кремации, отправил их в министерство и снова погрузился в свои обыденные дела. Со стороны, ничего особенного будто не произошло. Но внутри Боба трясло, как после полумарафона. Бешенный стук сердца больно отдавался в висках, полностью вытесняя слух.

«Если я приду, а их нет? Если их схватили? Если меня видели?»

Он не мог понять, за кого переживает больше, и продолжал накручивать. Казалось, что время, как смола, медленно, очень медленно, стекает по стволу старого дерева и вот-вот застынет. Дожить до вечера ему помогло крепкое сердце и железная воля, больше ничего.

И когда на улице наконец стемнело, а почти весь персонал разошелся по домам, Боб спокойно и неторопливо дошел до холодильника с запасом детской смеси, взял несколько бутылок и сменные трубки для Лео, а затем отправился к контейнерам. Затаив дыхание, он открыл крышку, увидел их, замученных, грязных, благодарных, и понял, что обратного пути у него нет.

*

Дверь предательски скрипнула. Люди на кровати вздрогнули. Боб зашел в комнату и устало посмотрел на них. Запоздалое рассветное солнце аккуратно пробивалось свозь щели плотных штор и тонкой линией струилось по кафельному полу. Доктор обожал, когда оно встает и наполняет мир светом, в такие момент он становился капельку счастливей, зная, что наступает очередной день. За ночь у него родился безумный план, которым он решил поделиться с Розой и Ноем, пока маленький Лео спал под боком у матери.

Боб все еще помнил язык молчунов, придуманный много лет назад и ставший спасением для многих людей из этой касты на какое-то время. Но только на время. А затем про этот нелегальный способ общения узнали министры, их ученые за несколько месяцев разработали специальный подкожный прибор, который распознавал жесты и классифицировал их как нарушение закона. Удивительно, на что способны люди, чтобы удержаться у власти. Удивительно, как усердно и плодотворно готовы работать ученые под дулом пистолета.

Чип вводили только молчунам, поэтому, когда Боба подняли до ограниченных, его вынули, потому что были уверены, что запрещенный язык жестов ему больше не пригодится. А зря.