Эпоха невинности

Арчер с усмешкой смотрел на знакомую сцену. Его крайне удивляло, что, несмотря на перемену в его отношении к жизни, она продолжает идти абсолютно по-старому. Именно здесь, в Ньюпорте, он впервые осознал, как велика эта перемена. В круговерти Нью-Йорка прошедшей зимой, после того как они с Мэй поселились в новом желто-зеленом доме с эркером и вестибюлем в стиле Помпеи, он с облегчением погрузился в рутину повседневности, и возвращение к своей работе в конторе послужило как бы связующим звеном с его прежним «я». Затем — он помнил — были приятные волнения по поводу покупки серого рысака для кареты Мэй (ее подарили Уэлланды) и хлопоты по устройству его новой библиотеки, которую, несмотря на неодобрение семейства, он устроил так, как хотел, — с темными тиснеными обоями, шкафами, креслами и столами в изысканно простом стиле «истлейк». Снова в «Сенчери» он встречался с Уинсеттом, а в «Никербокере»[70] — с золотой молодежью своего круга. Если присоединить сюда часы, посвященные работе, приему гостей и выездам в свет, посещению Оперы и других театров, жизнь, которой он жил, казалась делом совершенно естественным и непреложным.

Но Ньюпорт… Ньюпорт означал исчезновение обязанностей и непрерывные развлечения. Арчер пытался уговорить Мэй провести лето на отдаленном острове в штате Мэн с довольно выразительным названием Маунт-Дезерт,[71] где несколько безрассудных жителей Бостона и Филадельфии жили лагерем в местных хижинах и пытались соблазнить ньюйоркцев рассказами о необыкновенных пейзажах и «дикой», почти охотничьей, жизни среди лесов и вод.

Но Уэлланды всегда ездили в Ньюпорт, где они владели одним из квадратных домиков на обрывистом берегу, и их новоиспеченный зять не смог привести ни одного аргумента, почему они с Мэй не могут к ним присоединиться. Как довольно ядовито заметила миссис Уэлланд, стоило ли заказывать летние платья в Париже, если их некому будет показывать; это был один из тех доводов, которые Арчер еще не научился парировать.

Сама Мэй никак не могла понять его смутной неприязни к этому несомненно чудесному способу летнего времяпрепровождения. Она напомнила ему, что до женитьбы он всегда любил Ньюпорт, и поскольку ему было нечего на это возразить, он смог только ответить, что теперь, когда они вместе, он, наверное, понравится ему еще больше. Однако, стоя на веранде Бофортов и глядя на лужайку, разукрашенную нарядной толпой, Арчер с внезапной дрожью ощутил, что все это ему совершенно не по сердцу.

Бедное дитя, Мэй, конечно, в этом не виновата. Если в путешествии им случалось иногда дуться друг на друга, то, возвратившись в привычные условия, они восстановили полное согласие. Арчер предвидел, что она ни в чем не разочарует его, и оказался прав. Он женился, как и большинство молодых людей, потому, что встретил совершенно очаровательную девушку в тот момент, когда нескончаемые любовные приключения, с их почти обязательной театральностью, стали вызывать у него неприязнь, а Мэй олицетворяла собой покой, постоянство, товарищество, чувство долга.

Он не мог упрекнуть ее в том, что она обманула его ожидания, — Мэй дала ему все, на что он рассчитывал. Несомненно, прекрасно было быть мужем одной из красивейших и пользующихся известностью молодых нью-йоркских дам, особенно если она благоразумна и имеет хороший характер, — Арчер всегда ценил подобные качества. Минутное же безумие, потрясшее его накануне свадьбы, он научился воспринимать как последний неудачный любовный эксперимент. Мысль о том, что он в здравом уме мог когда-нибудь думать о женитьбе на графине Оленской, была совершенно невероятна, и Эллен осталась в его памяти как самый трогательный и печальный призрак прошедшего.

Однако это отрешение и абстрагирование дорого ему стоили — он чувствовал, как в его мозгу образовалась гулкая пустота, которую заполнили раздражение и нигилизм, наверное, поэтому оживленное общество на бофортовской лужайке напоминало ему детей, резвящихся на кладбище.

Он услышал позади себя шорох юбок, и через стеклянные двери на террасу выпорхнула маркиза Мэнсон. Как всегда, она была в пестром наряде с фестонами, в сникшей соломенной шляпке, привязанной к голове газовым шарфом, над огромными полями которой забавно торчал крошечный черный бархатный зонтик с ручкой из слоновой кости.

— Мой дорогой Ньюланд, я и не знала, что вы с Мэй здесь! Только вчера приехали? Да, да, конечно, дела… работа… я понимаю. Многие мужья в состоянии приехать сюда только на уик-энд. — Она искоса взглянула на него, жеманно склонив голову набок. — Но брак есть непрерывное жертвоприношение, я всегда говорила моей Эллен…

Сердце Арчера, как это уже однажды было, внезапно остановилось, словно захлопнув дверь между ним и внешним миром; но на сей раз он, видимо, быстро справился с собой, потому что он услышал, как Медора отвечает на вопрос, который ему каким-то образом удалось произнести.