Эпоха невинности

Ньюланд Арчер, как и полагалось молодому человеку его положения, несколько запоздал. Сбросив пальто на руки облаченных в шелковые чулки лакеев (эти чулки были одной из последних причуд Бофорта), он немного побродил по библиотеке, отделанной испанской кожей, обставленной мебелью «буль»[16] и украшенной изделиями из малахита, где несколько мужчин беседовали, натягивая бальные перчатки, и затем присоединился к процессии гостей, которых миссис Бофорт встречала на пороге темно-красной гостиной.

Арчер явно нервничал. Он не заехал, как обычно, из Оперы в свой клуб, а вместо этого прошелся по Пятой авеню — вечер был прекрасный — и лишь потом повернул к дому Бофортов. Он опасался, как бы Минготты снова не попытались «далеко зайти» — бабушка Минготт могла приказать им привезти графиню Оленскую и на бал.

По настрою в клубной ложе он почувствовал, что это было бы грубейшей ошибкой; разумеется, он был по-прежнему готов идти до конца и поддержать кузину своей невесты, но это стремление было куда менее страстным, чем то, которое он испытал в Опере до краткой беседы с ней.

Добравшись до золотой гостиной, где Бофорт осмелился повесить «Любовь всепобеждающую», нашумевшее ню Бугеро,[17] Арчер увидел миссис Уэлланд и ее дочь, стоящих у двери бальной залы. Вдалеке по паркету уже скользили пары; свет восковых свечей падал на кружившиеся тюлевые юбки, на девичьи головки, украшенные скромными цветками, на великолепные прически замужних дам, украшенные плюмажами из перьев, и на сверкающие, туго накрахмаленные манишки и лайковые перчатки их кавалеров.

Мисс Уэлланд, тоже собираясь танцевать, замешкалась на пороге с букетом ландышей в руках; лицо ее было слегка побледневшим, глаза горели волнением, которое ей не удавалось скрыть. Ее окружала, суетясь, смеясь и пожимая ей руки, группа молодых людей и девушек, а миссис Уэлланд, стоящая немного поодаль, взирала на все это с неясной, полуодобрительной улыбкой. Было ясно, что мисс Уэлланд объявляет о своей помолвке, а ее мать пытается изобразить на своем лице некоторую родительскую неуверенность, подходящую к случаю.

Арчер помедлил мгновение. Хотя он и сам настоял на немедленном объявлении помолвки, но ему хотелось, чтобы все это произошло совершенно иначе — не посреди шумной толпы в бальной зале, что лишило бы это действо оттенка некоторой интимности и как-то было ему не по сердцу. Радость наполняла его, как вода — глубокий водоем, и легкая рябь на поверхности в общем не означала ничего страшного, но ему хотелось, чтобы и поверхность была незамутненной. К своему облегчению, он понял, что и Мэй чувствует то же самое. Встретив ее умоляющий взгляд, он прочел в нем: «Пойми, мы делаем это потому, что так надо!» Ему стало значительно легче от того, что они думают как будто в унисон; но все же ему хотелось, чтобы их действия диктовались более возвышенной причиной, чем злосчастный приезд Эллен Оленской.

Заметив его, окружавшие Мэй расступились, многозначительно улыбаясь и поздравляя его; принимая поздравления, он обнял невесту за талию и увлек ее на середину бальной залы.

— Теперь мы можем помолчать, — сказал он, улыбаясь и глядя в ее чистые глаза, и они отдались на волю волн «Голубого Дуная». Мэй молчала. На ее губах дрожала улыбка, но глаза были серьезны, и мысли блуждали где-то далеко-далеко. — Дорогая, — прошептал Арчер, крепче прижимая ее к себе; он подумал, что в первых мгновениях после объявления помолвки, даже если провести их в шумной бальной зале, есть нечто глубоко священное. Что может быть прекраснее, чем прожить жизнь рядом с этим чистейшим, сияющим существом!

Танец кончился, и они уединились в оранжерее. Арчер увлек ее на скамью под сень папоротников и камелий и прижал к губам ее пальцы, спрятанные в перчатку.

— Видите, я сделала то, что вы просили, — сказала она.

— Да, я не мог больше ждать, — улыбнувшись, признался он, и добавил мгновение спустя: — Жаль только, что пришлось это сделать на балу.

— Да, я знаю, — она проникновенно взглянула на него, — но, в конце концов, мы ведь и здесь словно наедине… разве нет?

— О любимая, — навсегда! — вскричал Арчер.

Какое счастье — она всегда поймет, всегда поддержит его. Это открытие переполнило чашу его блаженства.

— Хуже всего то, что я хочу поцеловать вас, но не смею, — выдохнул он. Произнеся эти слова, он быстро оглядел оранжерею и, убедившись, что они одни, мимолетно прижался губами к ее губам. Сам испугавшись своей дерзости, Арчер заставил ее покинуть их укрытие, и они устроились в менее уединенном месте. Он теребил выдернутый из ее букета цветок. Она сидела рядом молча. Целый мир освещенной долиной лежал у их ног.

— Вы сказали Эллен? — спросила Мэй, словно пробуждаясь ото сна.

Арчер вспомнил, что ничего ей не сказал. Как-то не шли у него слова с языка в разговоре с этой непонятной иностранкой.

— Не представилось удобного случая, — поспешно солгал он.

— Да? — Она была разочарована, но продолжала с мягкой настойчивостью: — Но это обязательно надо сделать, я ведь тоже не сказала, и мне не хотелось бы, чтобы она подумала…