Эпоха невинности

Расположившись у каминной решетки и вознаградив себя за недостаточно хороший обед великолепной сигарой, Силлертон Джексон снова обрел свою напыщенность и словоохотливость.

— Если Бофорт обанкротится, — сказал он, — то вскроется много неприятного.

Арчер быстро взглянул на него. При упоминании о Бофорте перед его глазами всегда вставала грузная фигура в мехах и ботах, приближающаяся сквозь снег в Скайтерклиффе.

— Это будет нечто, — продолжал мистер Джексон. — Нечто совершенно невероятное. Он отнюдь не все деньги тратил на Регину.

— Но это — это преувеличение, не так ли? Я верю, что он выпутается, — сказал Арчер, желая переменить тему.

— Возможно, возможно. Я знаю, что он сегодня должен был быть у некоторых влиятельных людей. Конечно, — неохотно согласился мистер Джексон, — есть надежда, что они его вытащат — по крайней мере на этот раз. Мне бы не хотелось, чтобы бедная Регина проводила остаток своей жизни на каком-нибудь убогом морском курорте для банкротов.

Арчер ничего не сказал. Это казалось ему совершенно нормальным — хотя и трагичным, — что Бофорт может лишиться денег, добытых нечестным путем. Поэтому мысли его, скользнув над несчастной судьбой миссис Бофорт, вернулись к чему-то более близкому. Что означало то, что при упоминании графини Оленской Мэй так отчаянно покраснела?

Четыре месяца прошло с того летнего дня, который они провели вдвоем с Оленской; больше он не видел ее. Он знал, что она вернулась в Вашингтон, в маленький домик, который они сняли с Медорой; однажды он написал ей — несколько слов, спрашивая, когда же они увидятся снова, — и она еще более кратко ответила: «Еще не время».

С тех пор между ними не было никакой связи, и он выстроил в своей душе некое святилище, в котором среди секретных дум и желаний царила она. Мало-помалу оно превратилось в место, где была его настоящая жизнь и совершались правильные поступки; туда он приносил книги, которые читал, мысли и чувства, которые лелеял, свои суждения и мечты. Вне этого места, где текла его реальная жизнь, он двигался с растущим чувством неудовлетворенности и недовольства, наталкиваясь на знакомые предрассудки и традиционные точки зрения, словно рассеянный человек с отсутствующим взглядом, спотыкающийся о мебель в собственной комнате. Отсутствующий — это было именно то слово, которое характеризовало его теперь. Так бесконечно далек был он от всего, что окружало его, что было привычно для тех, кто был рядом с ним, что иногда его даже пугала их уверенность, что он по-прежнему находится среди них.

Вот и теперь он едва осознал, что мистер Джексон, откашливаясь, готовится к новым разоблачениям.

— Я не знаю, конечно, насколько распространяется осведомленность семьи вашей жены о том, что говорят в свете об отказе мадам Оленской принять последние предложения мужа.

Арчер молчал, и мистер Джексон двинулся в обход:

— Такая жаласть… Право, такая жалость, что она отказалась.

— Жалость? Ради бога, почему же?

Мистер Джексон внимательно уставился на свою ногу — туда, где туго натянутый носок соединялся с лакированной туфлей.

— Ну, если спуститься с небес на землю — на что она собирается теперь жить?

— Теперь?

— Если Бофорт…

Арчер вскочил, ударив кулаком по краю письменного стола. В стаканчиках медного чернильного прибора на столе заплескались чернила.

— Что, к дьяволу, вы хотите этим сказать, сэр?

Мистер Джексон, слегка поерзав на стуле, невозмутимым взглядом посмотрел на вспыхнувшее лицо Арчера.

— Ну, я узнал это из весьма достоверного источника, собственно говоря, от самой старой Кэтрин — что семья урезала содержание графини Оленской, когда она окончательно отказалась вернуться к мужу. А из-за этого отказа она потеряла право на свои собственные деньги — которые Оленский был готов ей предоставить только в том случае, если она вернется, — вот и все, что я хотел сказать. А что, мой мальчик, ВЫ собирались от меня услышать? — отозвался мистер Джексон с легкой усмешкой.

Арчер подошел к камину и наклонился, стряхивая пепел.

— Мне ничего не известно о личных делах мадам Оленской, но я уверен в беспочвенности ваших намеков…

— Они не мои, а Леффертса, — вставил мистер Джексон.

— Леффертса! Который пытался волочиться за ней и у которого ничего не вышло! — с негодованием вскричал Арчер.

— А-а, в самом деле? — живо воскликнул Джексон, как будто ждал этого — словно охотник, поставивший капкан. Он все еще сидел у огня, и его тяжелый взгляд не отрывался от лица Арчера, будто зажав его в стальные тиски. — Да, очень жаль, что она не покинула нас до краха Бофорта, — повторил он. — Если она вернется к мужу теперь, когда он обанкротится, это только подчеркнет общее впечатление — которому, кстати, подвластен не один Леффертс.

— Она не вернется к мужу — и сейчас это возможно менее, чем когда-либо. — Арчер еще не успел выпалить это, как у него снова возникло чувство, что это были именно те слова, которые ждал услышать мистер Джексон.

Старик внимательно смотрел на него: