Эпоха перемен 2 (СИ)

В зале, кроме политика, находилось ещё два незнакомых мне человека. Кавказцы, средних лет, спортивные. Странно, но Бадри с ними не было, хотя, по идее, он должен был лететь с нами, как ответственный за экономический блок их большого совместного бизнеса.

— Ну что, собрались все? Можно и вылетать, пожалуй, — сказал Березовский, подмигнув мне.

Он явно был в хорошем настроении.

Я улыбнулся в ответ и кивнул.

В этот момент у меня в кармане зазвенел китайский мобильник. Я извинился и достал аппарат. Березовский, одобрительно хмыкнув, кивнул и направился в сторону выхода на посадку.

На экранчике высветился номер нашего офиса.

— Да? — ответил я.

— Саша… — выдохнула Лика. Она была сильно взволнована.

— Что случилось?

— Мне позвонили полчаса назад… борт из Питера упал. Все погибли…

— Кто упал? Лика, кто-то из твоих летел? Папа? — я почувствовал, как холодеют ладони.

— Нет, Саша, нет! — она всхлипнула. — Люди… питерские… там трое были, включая начальника контрольного управления Президента… и два его близких друга. Понимаешь?

Теперь у меня похолодели не только ладони.

— Лика, а ты справку сдала? — спросил я тихо.

— Позавчера… не стала дожидаться, пока ты вернёшься — заказчик торопить начал, я решила тебя не дёргать…

Я зажмурился, до боли, стараясь справиться с вдруг навалившимся головокружением.

Глава 14

Когда-то давно я смотрел одно из последних интервью известной нацисткой пропагандистки и по совместительству одного из самых одарённых режиссёров-документалистов Ленни Рифеншталь. Она беседовала с журналистом у себя дома, где-то в Западной Германии, ещё до падения стены.

Тогда я обратил внимание на эстетику того дома. Всё вроде бы отлично продумано, эргономично, дорого и пропитано хорошим вкусом — но в то же время настолько функционально, что кажется холодным.

Вилла промышленника Макса Грундика производила точно такое же впечатление. Хотя часть внутренних помещений уже была перестроена и кое-какая старая мебель заменена. Эти следы вмешательства просматривались очень хорошо, потому что нарушали ту самую функциональную холодность, будто кровоточащие следы от кинжальных ран.

Перед переговорами настроение у меня было подавленным. Я всё ещё переживал новости, которые получил перед отлётом от Лики. Почему я не настоял на том, чтобы глянуть отчёт?.. Да и смог бы я что-то изменить?.. Или стал бы менять?..

Теперь, получается, ответственность за всё произошедшее лежит на ней. А ведь она умная девочка, и, конечно же, обо всём догадалась. Надо бы её как-то поддержать, что ли… но это уже после возвращения.

Вопреки опасениям, обсуждение самого соглашения не заняло много времени. Бугай и его юристы (в том числе европейские) внимательно прочитали наши документы ещё накануне, внесли некоторые совершенно непринципиальные правки и дали своё ободрение.

Что немаловажно, такое же одобрение было получено от европейских партнёров, представляющих одну очень уважаемую финансово-промышленную группу, с представительницей которой я встречался в Москве, в доме приёмов «Логоваза».

Поначалу меня это сильно удивило. Ведь сделка, по сути, была политической. Она намертво привязывала ведущие украинские элитные группировки к российской юрисдикции, тем самым делая невозможным намеренное и сознательное ухудшение отношений, резко сужая пространство для игры.

Объяснение я получил позже. Лично от Бугая.

Мы отдыхали в СПА. Достаточно целомудренно — только массаж и целебные воды. «Зае…ли эти б…ди!» — простодушно признался Бугай, млея от массажа.

Потом, когда оздоровительные процедуры плавно перешли в пьянку. Борис Абрамович как-то ловко умудрился исчезнуть, сославшись на занятость. Как-то так само собой получилось, что мы с Бугаем остались наедине.

— Знаешь, почему мы договорились, а? — растянувшись в кресле и потягивая виски из запотевшего стакана с ледяными камнями спрашивал олигарх.

— Это выгодно, — ответил я. — Обеим сторонам.

— Слушай, мы не на переговорах, а ты не среди своего начальства. Так что расслабься, — отмахнулся Бугай. — Мало кто из ваших был готов поставить себя на наше место. Вот, посмотри на Лужка, что он о нас говорит? Бандеры! Дармоеды! Всё вам построили, а вы перед нами на цыпочках ходить не желаете! Так ведь? Ну так, скажи?

Я неопределённо кивнул в ответ.

— Вот! Пока у вас внутри грызня идёт отношение к нам по принципу «ну а куда вы денетесь»? Когда разденетесь! — он хохотнул и сделал глоток. Потом продолжил: — даже те из нас, кто далеки были от национализма — о нём задумались. Потому что нельзя так с людьми. Перегиб это. То любовь в засос в обмен на «совок» — то вот это, через нижнюю губу… я тебе так скажу: я сам себя русским считаю. Но при прежних раскладах делал бы всё, чтобы ваши идиоты обломались! Просто из принципа.

Он вздохнул и мечтательно уставился в потолок. Молчал где-то с минуту. Потом, будто спохватившись, снова заговорил:

— Скажи, ты это сам придумал, да?

— Ну, в общих чертах, — признался я.