Эпоха перемен (рассказ свидетеля Великого Распада)

Аркадий Самсонович лежал в палате один. Он был жёлт как лимон. Глаза, щёки и виски ввалились как у ракового больного перед кончиной. Его колотила крупная дрожь, от которой скрипела кровать и звенели стёкла в рамах. Изо рта вырывалось вибрирующее мычание, жёлтая пена пузырилась на усах и бороде.

–Быстро в реанимацию! – рявкнул я и, так как ждать санитаров с носилками было уже некогда, подхватил Фрукта с кровати и помчался с ним на второй этаж.

Рядом со мной с фантастической синхронностью бежала Фаина Ивановна, неся перед собой длинные ноги больного. В одну минуту подключили мы Фрукта к системе искусственного дыхания. Фаина Ивановна автоматическими движениями одновременно вставила иглы двух капельниц в вены рук. Когда, наконец живительный физраствор полился в измученный ядами организм Аркадия Самсоновича, Фаина Ивановна пришла в себя:

–Что это было? – спросила она потрясённо.

–Я же вам говорил, что ему нельзя… работать!

–Так ведь он и не работал, только речь мне написал… Он умрёт?

–Ещё раз он, пожалуй, выкарабкается. Но на этот раз не скоро.

Фаина Ивановна не стала откладывать дела в долгий ящик и в тот же вечер пошла к дежурившему Лошадкину, чтобы договориться о времени проведения заседания парткома. Повестку она сформулировала так: «О возмутительном антисоветском поведении врача-педиатра Сары Абрамовны Каценфройнд». Но Лошадкин настоятельно рекомендовал ей не проводить никакого заседания и оставить Сару Абрамовну в покое. В результате старушка со сливовыми глазами ещё на год осталась в Макушино вместе со своим Политбюро.

Глава 8. Олимпийские игры и резекция желудка

На другой день после похорон Потапа Ивановича был первый для меня операционный день в Макушино. Я пришёл на работу пораньше. Техничка Вера Степановна домывала пол в коридоре.

–Восемнадцать минут, двадцать три и шестьдесят пять сотых секунды, – воскликнула она в полном восторге, взглянув на вынутый из кармашка секундомер, – мой личный рекорд!

Я прошмыгнул мимо неё в двадцать девятый кабинет и захлопнул дверь. Через пять минут пришла Фаина Ивановна.

–Как дежурство? Как Аркадий Самсонович?

–Еле жив. Но получше. Дышит сам.

–Ничего, ничего, выкарабкается. Вы-то как? Сильно устали? Сможете мне ассистировать?

–Устала? Да вы что! Я уже домой сбегала, коров подоила, в стадо отогнала.

Я вытаращил глаза: до села Заветы Ильича, в котором она жила, было пять километров.

–Так у вас и корова есть?

–Две коровы, бычок, три свиньи, сто кур. У меня большая семья – её кормить надо.

Что-то я хотел сказать, но дверь вдруг резко распахнулась. На пороге стояла Вера Степановна с ведром и шваброй. Не обращая на нас ни малейшего внимания, она вынула секундомер, замерла и, прокричав: «Внимание… Марш!», пошла с такой быстротой возить шваброй по полу, что она едва стала видна. Фаина Ивановна отпрыгнула и повалилась на кушетку, задрав ноги.

–Не смотреть, не смотреть! – завопил во мне стыд, но я не выдержал… и взглянул!

–Во-оо-он! Пошёл воон!– закричала Вера Степановна так страшно, как кричал, наверное легендарный Вий после того, как ему подняли веки.

Тут же метнулась мне под ноги швабра, и я должен был высоко подпрыгнуть, чтобы пропустить её, а потом ещё раз, чтобы дать ей просвистеть обратно. Фаина Ивановна на своей кушетке покатилась со смеху. Я совершил ещё десяток таких же прыжков, пока проклятая швабра не удалилась к противоположной стене вместе с шипящей Верой Степановной. Я рухнул на стул. Вера Степановна вырвала из кармашка секундомер:

–Две минуты, семнадцать целых и девяносто восемь сотых секунды – промолвила она в бешенстве – на двенадцать сотых хуже моего рекорда! И всё из-за вас!

Она вышла и так пнула дверь ногою, что даже я возмутился:

–Это что такое! Какая-никакая, а субординация быть должна!?

Фаина Ивановна всё ещё хохотала:

–Успокойтеса, – сказала она, вставая с кушетки. – Ну какая с Веры Степановны субординация! Она же сумасшедшая, разве Вы не видите. Она была чемпионкой Союза по бегу. Её взяли в сборную. Она вышла замуж за какого-то великого чемпиона. А потом на чемпионате мира попаласа с допингом. Её выгнали из спорта, лишили всех медалей, звание у неё отобрали – мастера спорта. Муж ушёл. Как не рехнуться! Убежала из Москвы куда глаза глядят. Вот приехала к нам и стала техничкой. А привычка ставить рекорды осталаса. Привезла с собой секундомер и всё замеряет. Секундомер – это её единственная ценность. Она его в прошлом году выронила – что тут было! Слава Богу, нашёлся.

–И что, она каждый день будет ставить такие рекорды?

–Успокойтеса! Завтра открывается Олимпиада – у неё обострение. Сегодня вы попали ей под швабру, потому что слишком рано пришли. А вообще привыкнете и будете прыгать на кушетку, как только она войдёт.

Я посмотрел на пол. Он блестел и был уже абсолютно сухим.

–Поразительно! И это за две минуты, семнадцать целых и девяносто восемь сотых секунды!

–А вообще, мне нисколько её не жалко. Она опозорила нашу страну. Оказалась недостойной нести высокое звание советской спортсменки. Правильно её выгнали.