Эпоха победителей. Воспоминания пламенных лет!

Организация труда рабочих и подготовка производства резко ухудшились, начались простои у рабочих, и реальная сдельщина была заменена «выводиловкой» среднего заработка, с оплатой простоев по тарифу. Заработок рабочих упал, и в некоторых местах начались забастовки. Твой Отец тогда докладывал в ЦК, что такие резкие переходы снизят прирост промышленной продукции и доведут, в общем, хорошую идею ликвидации ночных смен – до абсурда. Так оно и получилось, начало расти недовольство Никитой Сергеевичем в рабочих коллективах. А люди, которые сдерживали его напористость, которой он доводил уже не идеи Сталина, а свои собственные, вызывали у него гнев, и он применял против них суровые меры. Мы старались обратиться к Леониду Ильичу, который лучше разбирался в вопросах промышленности.

Были у нас с ним кое-какие контакты и при Хрущеве, когда он работал Председателем президиума Верховного Совета, тогда мы пытались к нему обращаться и по поводу кукурузной эпопеи, и по поводу тарифной политики. Но Никита Сергеевич его тогда одернул: «Не твой вопрос! Не лезь!»

– Нам ещё доставалось от Хрущева и потому, что он любил показывать первенцы индустриализации зарубежным гостям и часто с ними наезжал к нам и сам. Толи приезжал Шах – Ин-Шах Ирана, Реза Пехлеви. Толи лидер Египта Гамаль Абдель Насер. Толи другие азиатские деятели. Вот тогда перед его приездом и начинались резкие требования мгновенного осуществления его идей, которые он сам, своей торопливостью, неподготовленностью, напором, зачастую доводил до абсурда.

Однажды при его приезде произошел вообще курьёзный случай. Он тогда был увлечен идеей напряженного железобетона. Так, увидав уже готовую троллейбусную линию, в которой были применены ажурные сварные металлоконструкции в качестве опор, он заставил их срезать и заменить бетонными столбами.

– С кукурузой вопрос стоял более остро. Кстати, история с кукурузой носила такой же – одноплановый характер, без учета всех возможных особенностей и потерь, как и наступление под Харьковом во время войны. Ему говорят.

– Немцы под Кременчугом собрали сильную ударную группировку, могут ударить во фланг. А он.

– Ничего! Наступление нужно продолжать!

– Так и с кукурузой. Ему говорят: «У нас технология полностью механизированная, настроена на пшеницу, дающую в наших краях урожай не меньше чем кукуруза. А для кукурузы нет ни техники, ни химикатов, ни людей, для ручной уборки». А он.

– Ничего! Посевы расширять! На уборку бросим студентов!

У нас, в тот период, первым секретарем обкома был Владимир Владимирович Скрябин. Так Никита Сергеевич смог его сломать и тот засеял всю область кукурузой. Результаты, конечно, были плачевны. Часть полей так и ушла под снег.

Вот тогда мы, с твоим Отцом, результаты обследования и отправили в ЦК, что вызвало у Никиты Сергеевича крайнее раздражение.

Ещё и сейчас многие спорят на эту тему, подменяя вопрос о неподготовленности кукурузной компании в те годы, вопросом о качествах кукурузы как культуры. Кстати, качества кукурузы как культуры отмечались ещё на пленумах ЦК и в 46-м и в 47 году, и предусматривалось расширение её посевов, так, что сама идея была не новой. Но тогда такое увеличение предусматривалось по мере его технического, материального и научного обеспечения, и, конечно, без навала и перегибов.

– Встретился я с Леонидом Ильичом, уже потом, после того как он на 19-м съезде в 52-м году был избран членом ЦК. И даже гораздо позже, когда он был секретарем ЦК и Генсеком. Встретился если не по несчастью, то по неприятности уже точно, – говорил Петр Савельевич, – блеснув на солнце своим бритым черепом, который вовсе не уродовал его, а, наоборот, делал величественным, похожим на одного из командующих танковых войск.

– Ты же знаешь мою дочь Жанну. Так вот, когда её муж генерал авиации погиб на учениях «Днепр», она осталась без квартиры в Москве. Старую квартиру они уже сдали, а новую он еще не успел получить и погиб. А это дело, после его смерти, так и затерли по инстанциям.

– Я добился у Леонида Ильича приема, встретил он меня как старого друга, радужно. Вопрос решил сразу. Справедливость восстановил мгновенно. Все расспрашивал про заводы, про город. Всё спрашивал, как там Николай, пусть всё опишет, он же вел записи, как там все наши, как те с кем он воевал. Не знаю как сейчас, разные слухи ходят, тогда он сохранял присущую ему открытость и добродушность.

Тут я не удержался, вмешался в его рассказ и задал мучавший меня вопрос о культе личности, что это такое и был ли он. А главное, я поинтересовался:

– Вы тогда общались с руководством на довольно высоком уровне, и сами приводили стихи:

Я, помню, как горели эшелоны.
                          И черный мессер падал на толпу.
И, выпрыгнув в окно, горящего вагона,
                          Все люди обращались не к богу,
                                                                   А к НЕМУ!

А что это – может это, и есть культ личности? Что вы тогда думали?