Эпоха победителей. Воспоминания пламенных лет!

Арест не заставил себя долго ждать, его бросили в холодный, темный, как бетонный склеп карцер. Допрос следовал за допросом. Ему задавали один и тот же вопрос коммунист ли он? А он упрямо молчал. Между допросами, два громадных верзилы в серой мышиной форме, избивали его, выбивали из рук пищу, как только он к ней пытался дотянуться, и издевательски смеялись над его жалкими потугами. Так продолжалось шесть дней, которые он, конечно, не выдержал бы, если бы в щель под дверью Володя не подсовывал, по ночам, кусочки пищи. Тогда простой, черствый хлеб казался таким спасительным. На седьмой день он безразлично сказал женщине со злобным лицом, так подходившим к её серо-зелённой униформе, которая, на этот раз, вела его допрос:

– Не мучайтесь. В России все большевики. Она нервно записала в дело: «Сознался в большевизме». Бросила папку на стол. И крикнула в открытую дверь. «Следующий!» – Конвейер работал исправно.

Опять этап. Опять арестантский вагон. Опять лай собак на полустанках. Опять арестантская машина, похожая на душегубку. Пересыльные тюрьмы с камерами набитыми до отказа. Небольшая бомбежка в пути, вселившая надежду на освобождение и отмщение за все муки. Скрип тормозов и перед ним лагерь, окруженный несколькими рядами высокой колючей проволоки, с пулеметными вышками по углам. Мюнхенский пересыльный лагерь. Охрана втолкнула его в русский барак и удалилась.

На нарах сидели и лежали сумрачные изможденные люди, которые сразу, с большой долей недоверия, захотели узнать его судьбу. Его тельняшка была вся в крови после последнего избиения, но немцы проделывали и не такие фортеля, засылая в бараки осведомителей, поэтому обитатели бараков вели себя крайне осторожно. А подозрительного субъекта ночью могли и придушить. Невзирая на его незавидную участь, судьба в последнюю минуту опять посылала ему спасительный шанс. С нар поднялся человек и с криком: «Ваня. Ванюша!» – Начал его обнимать. Это был его друг детства, его сменщик на токарном станке, на котором они так дружно работали в то далекое мирное время – Шура Мозолевский. Обстановка сразу разрядилась и Шура рассказал свою историю, так похожую на его страдания.

– Когда Балюта сидел в карцере, ещё в рабочем лагере, Шура, со своим товарищем, бежал из лагеря, но их быстро поймали и отправили в тюрьму, а потом аналогичными путями он оказался здесь.

– Это предбанник лагеря смерти, – как мы его называем, – бежать отсюда невозможно. И не только из-за режима охраны, но и местное население сразу выдаст. Они нас не только не любят, а и презирают, – сумрачно говорил он.

– Правда, здесь, рассказывают, было два случая побега. Один побег был организован на очень высоком уровне:

– Подъехала машина с людьми в форме, они вручили документы на транспортировку одного заключенного и увезли его. А потом оказалось, что это побег.

– Весь лагерь долго держали на плацу, но беглецов так и не нашли.

– Был и второй побег. Но тот заключенный ушел в рай. Команды, которые работали на земляных работах, одного заключенного присыпали землей, чтобы ночью он выбрался и бежал. Заключенных всего лагеря охрана, по своему обыкновению, держала на ногах, людей, которые с ним работали, пытали и расстреливали, но они молчали. Только к вечеру, этого бежавшего заключенного нашли овчарки, он самостоятельно выбраться не смог и задохнулся.

Но надежда у них ещё оставалась, и Мозолевский рассказал ему довольно простую тактику выживания.

– Здесь такой порядок: «Утром нагайками гонят к умывальнику, а там, кто не успел, бьют и гонят в барак, не доходя до барака, опять бьют, и гонят обратно и всё повторяется сначала. Так ты бегай посередине, не добегай и до умывальника и до барака, и останешься цел».

– Потом берегись второй процедуры. Всех выстраивают на плацу. Поднимают знамя и заставляют кричать: «Хайль Гитлер!» Кто не кричит, того избивают. А ты рот открывай, а кричать – не кричи. И голову сохранишь, и совесть будет чиста. Затем завтрак: 50 грамм суррогатного хлеба и пустой черной жижи, именуемой кофе. Потом снова издевательства – так называемая физзарядка. Людей в голом виде заставляют улечься на битый щебень и вытянуть руки. Кто не правильно лег, по их разумению, снова избивают, – с волнением рассказывал Мозолевский.

Во время этих рассказов, его спасала одна мысль о будущем отмщении. Но Шура продолжал, выводя его из оцепенения своим резким голосом:

– Затем обед – бурда из картофельного лушпая и 50 грамм такого же хлеба, а дальше работа на строительстве и ремонте железнодорожной ветки. И так, с одуряющей монотонностью, день за днем.

Надежда бежать из этого лагеря у них ещё была. И они, подобрав нескольких товарищей, начали готовиться к побегу. Собирали на железной дороге металлические прутья, костыли для крепления шпал и делали из них заточки, готовя нападение на охрану. Прятали это оружие под бараками. Они мечтали напасть на караульное помещение, убить нескольких охранников, добыть автоматы и в побег, а там будь, что будет.