Эпоха потрясений

больше всего мне импонировала в Рейгане та определенность, с которой он выражал свои консервативные взгляды. В период избирательной кампании он нередко оперировал еще одной фразой: «Правительство существует для того, чтобы защищать нас друг от друга. Но защищать нас от самих себя — это уж чересчур». Человек, который так четко формулирует свои мысли, способен убедить в своей правоте и других. В те дни трудно было найти консерватора, который не спекулировал бы на теме социальных проблем. Но консерватизм Рейгана провозглашал необходимость «суровой любви», которая благотворна не только для отдельного человека, но и для общества в целом. Эта позиция основана на определенном взгляде на человеческую природу. По существу, такой подход предполагает, что государство вовсе не обязано всячески опекать «униженных и оскорбленных». В основной массе республиканцы старались избегать подобных заявлений, которые казались несовместимыми с иудейско-христианскими ценностями. Кто угодно, но только не Рейган. Подобно Милтону Фридману и другим ранним либертарианцам, он никогда не пытался сделать вид. что хочет угодить и нашим, и вашим. Дело было не в том. что Рейган не испытывал сострадания к людям, которые не по своей вине оказались в тяжелом финансовом положении. Более того, лично он ничуть не меньше либералов был готов помогать бедным. Но в функции государства это не входит, считал Рейган. Суровая любовь в конечном счете — подлинная любовь.

В самом разгаре предвыборного марафона я оказался с Рейганом в одном самолете во время очередной поездки по стране. Передо мной стояла конкретная задача. Приближались президентские дебаты, и помощников Рейгана тревожили критические замечания о том, что наш кандидат иногда забывает важные факты. Мартин Андерсон попросил меня во время полета тщательно проинструктировать бывшего губернатора не только по вопросам экономики, но и по всем ключевым внутренним проблемам страны. «Он знает, что ты отлично консультировал Форда, — сказал Марти. — Тебя он станет слушать». Я согласился, и Марти протянул мне рабочие материалы. Это была папка в полдюйма толщиной с ярлыком «Внутренняя политика». «Пожалуйста, постарайся пройтись по всем пунктам», — подчеркнул он.

Я изучил материалы, а в самолете помощники Рейгана усадили меня за стол бывшего губернатора. Рядом расположился Марти. На столе лежало несколько экземпляров рабочих материалов, по одному для каждого из нас. Но не успели мы взлететь, как Рейган, находившийся в приподнятом на* строении, засыпал меня вопросами о Милтоне Фридмане и других общих знакомых. В таком ключе беседа продолжалась все пять часов полета. Мне никогда не доводилось слышать столько занимательных историй за такое короткое время. Марти бросал на меня испепеляющие взгляды, но я так и не смог заставить Рейгана открыть папку с материалами. После нескольких неудачных попыток перевести разговор в нужное русло я сдался, Когда мы приземлились, я сказал: «Благодарю вас, господин губернатор. Это был очень увлекательный полет». На что Рейган ответил: «Да-да, хотя Марти ужасно недоволен тем, что я даже не заглянул в эти бумаги».

Он обладал поистине непреодолимым обаянием. Став президентом, Рейган сохранял жизнерадостность и бодрость духа в любой ситуации, даже когда ему приходилось преодолевать последствия развала экономики и решать вопросы предотвращения мировой ядерной войны. Память Рейгана хранила множество анекдотов и острот, которые он умело использовал в политических баталиях. Это была необычная форма мышления, и он пользовался ею для изменения национального самосознания. В эпоху Рейгана американцы перестали сокрушаться о былом могуществе своей страны и вновь обрели уверенность в себе.

Некоторые из его анекдотов имели определенный подтекст. Одна из баек, которую он рассказал в самолете, была адресована, по-видимому, именно мне. Итак, стоит Леонид Брежнев в окружении своей свиты на трибуне мавзолея Ленина, принимает первомайский парад. Перед ним проходит вся военная мощь Советского Союза. Впереди чеканят шаг элитные подразделения — солдаты как на подбор, бравые, ростом под два метра. За ними стройными рядами идут современнейшие танки и артиллерия. Следом, внушая благоговейный ужас, появляются ядерные ракеты. А за ракетами плетутся шесть или семь человек в гражданской одежде неряшливого вида. К Брежневу подбегает помощник и начинает торопливо извиняться: «Товарищ генеральный секретарь, прошу прощения, я понятия не имею, кто эти люди и как они попали на военный парад!» — «Не волнуйтесь, товарищ, — отвечает Брежнев. — Это наши экономисты — самое грозное оружие. Вы и представить себе не можете, какие разрушения они способны причинить».