Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

Предназначение поэзии – в ее смыслах (во множественном числе). В «Единоначалии языка» Хини немало страниц посвящает Уистену Одену, которого, как он нам напоминает, русский поэт, лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский назвал «величайшим умом ХХ столетия». Для Одена, говорит Хини, «поэзия – магическое песнопение, в котором первичен звук и воздействие звука на наше сознание и тела; но в то же время поэзия – это искусство создания мудрых и истинных смыслов. В сущности, большинство поэтических произведений – в том числе и произведения Одена – представляют собой лишь мгновения ясности среди хаоса [это выражение Хини повторяет несколько раз]… Мы хотим, чтобы поэзия была прекрасна, так сказать, представляла бы собой словесный рай на земле, чистую и вечную игру, дарующую нам наслаждение именно по контрасту с нашим историческим существованием… однако поэт не может сказать нам правду, не введя в свою поэзию нечто проблематическое, болезненное, беспорядочное, уродливое».[777]

Все это, говорит Хини, применимо и к другим поэтам; однако Оден выделяется тем, что вступает со смыслом в открытый бой. «Избегать ясности и понятности, за которые публика цепляется, словно за ремень безопасности, увлекаться, паясничать, противоречить самому себе, сохранять за собой право на бесстыдство, смущать и пугать – все это, быть может, не только позволительно, и необходимо, если поэзия в самом деле стремится вести нас к более полной жизни».[778]

Все это означает, во-первых, что «более полная жизнь» не может родиться из одной-единственной идеи, эффектным жестом извлеченной из рукава – как предлагают нам различные религии или сама идея единого бога, и как часто подразумевает психотерапия. Полная, насыщенная жизнь рождается из собрания «малых» идей, постигнутых понемногу, шаг за шагом, из стихов и других произведений искусства, из бесед с людьми. И это вновь возвращает нас к аргументам Джорджа Стейнера.

Отпуск от рациональности

На какую же гармонию за пределами себя самой указывает (и указывает ли) поэзия? Разумеется, однозначно ответить на этот вопрос невозможно: какой-то единой гармонии не существует, а попытки отбора неминуемо приведут к искажениям. Однако можно хотя бы начать разговор на эту тему.

Говоря об этом, быть может, прежде всего стоит вспомнить то, о чем писал Майкл Хамбургер в своей книге о поэзии, цитируя замечание Бодлера, что поэзия «идет рука об руку» с религией и философией: лучший способ познать жизнь, наслаждаться ею и полнее всего ее прожить – это то, что Жан-Поль Сартр называл «лирической феноменологией».[779] Суть науки и философии – в выведении из наблюдений за миром рациональных обобщений, относительно которых все соглашаются: а общее согласие, безусловно, доставляет удовольствие и представляется вполне убедительным; убеждаться и убеждать, соглашаться и спорить – все это важные наслаждения жизни, вносящие свою долю и в ее смысл.

Поэзия же исследует мир по частям, деталь за деталью, по мере того, как поэт находит подходящие слова – то, что Хини называет «юрисдикцией достигнутой формы» (искать и находить слова – само по себе удовольствие немалое!) – соединяющие наблюдение и эмоцию в некоем интуитивном единстве, которое, оказывается, и не может быть никаким иным, в котором на равных присутствуют чувство и понимание. Тем самым поэзия – как, возможно, и искусство вообще – дает читателю то, что Джеймс Вуд называет «отпуском от рациональности». Из этого ясно, почему столь многие поэтические произведения посвящены тому, что Майкл Хамбургер именует «малыми реальностями» – выражение, перекликающееся с Сартровым petite heureuses [ «маленькие кусочки счастья» (фр.). – Прим. пер. ] и с идеей мгновения ясности посреди хаоса.[780]

Итальянский поэт Эудженио Монтале отчасти выразил это в таких строках:

Я – не более,
Чем искра из очага. Что ж, я это знаю: гореть —
Гореть, и ничего больше – вот мое предназначение.

Но неужели это все, на что мы можем надеяться? Нет: на высотах своих поэзия делает намного больше. Быть может, самое фундаментальное переживание, которое может предложить поэзия, та высшая гармония, на которую она может указать, – отсутствие гармонии не только в мире, но и в человеке, осознание которого только и может стать началом истинного пути к совершенству.

Хамбургер напоминает нам, что У. Б. Йейтс стремился передать «множественность Я без потери идентичности». А Пабло Неруда так начинает свое стихотворение Muchos somos («Нас много»):

Из того множества людей, которым я – мы – являемся,
Я не могу выбрать одного.