Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Кристально ясно получателям этих ее писем было одно: ее тревожит стремительность развития этого ее неожиданного и совершенно «непредусмотренного» романа. Из следующей серии ее веерных посланий все узнали, как Сидни спланировала и совершила побег из золоченой клетки, в которую вдруг превратился Баронскорт, и купила себе глоток вольного воздуха. Под предлогом необходимости проведать больного отца она в конце сентября сбежала в Дублин, пообещав Чарльзу вернуться через две недели. Однако недели обернулись месяцами, и в декабре она была все еще там. И отнюдь не у отцовского одра и не в тихих раздумьях, а в буйстве вольного разгула и флирта по балам и вечеринкам, пока ее суженый маялся у Аберкорнов, терзаемый день ото дня усиливающимися чувствами ревности и отчаяния.

Что это было? Злонамеренное кокетство, как подозревали некоторые? Попытка вынудить его расторгнуть помолвку? Или просто нежелание вступать в брак, как таковой, с учетом всего того, что приходилось принимать на себя и от чего отказываться молодой жене? Сама Сидни будет оправдываться перед Чарльзом за эту предсвадебную эскападу следующим образом: «…в начале этого дела было так много СИЛЫ, что сердце мое испуганно отшатнулось от естественного курса, принять который было нужно». Если ей трудно было смириться с идеей вступления в брак, все маневры леди Аберкорн наверняка действовали на нее удушающе. Еще даже до того, как Сидни написала отцу письмо с просьбой дать согласие, маркиза с мужем не только выправили разрешение на этот брак и купили своей протеже кольцо, но и проследили за устройством для молодых много чего еще. Самым возмутительным их маневром стало то, что они неведомо каким образом уговорили Лорда-лейтенанта Ирландии герцога Ричмонда посвятить доктора Моргана в рыцари из личного одолжения. Леди Аберкорн было, похоже, «невдомек, что эта церемония в реальной жизни может значить нечто большее, чем красивая концовка романа или пьесы». Сидни, в свою очередь, «чуть не сошла с ума, [разрываясь] между противоречивыми чувствами».

Если оставить в стороне любовь и дружбу, брак был не самой заманчивый перспективой для женщины в ее положении. Муж эпохи Регентства автоматически получал право на все ее имущество и заработки, если иное явным образом не предусматривалось брачным договором, и мог распоряжаться ими по своему усмотрению. Он мог ограничивать ее свободу передвижения, мог подвергать физическим наказаниям за неповиновение, мог отказывать в разъезде или разводе, – да что там, мог даже посадить ее в сумасшедший дом. Но главная проблема была все-таки в том, что Сидни (говоря простыми словами) брак не прельщал ничем из того, ради чего обычно выходят замуж. В деньгах она не нуждалась; время ей было чем занять и так; наконец, и мужского внимания у нее имелось в достатке.

Принято считать, что ее порою охватывало чувство, что ей чего-то в жизни недостает; что она даже недоумевала, почему продолжает оставаться «грустной и несчастной», хотя пребывает в добром здравии и пользуется славой сверх всяческих собственных ожиданий. Но искать счастья в браке для нее было чревато риском лишиться разом и трудно давшейся финансовой независимости, и продолжения литературной карьеры. У Сидни было немало критиков – намного больше, пожалуй, чем у других писательниц той эпохи, которые, кстати, странным образом дружно озаботились выяснением и раскрытием ее истинного возраста, – но романы ее пользовались популярностью, благо что и трудилась она над ними не покладая рук ради денег и успеха в количествах, редко доступных женщинам столь скромного происхождения, как она. Будучи дочерью от брака ирландского актера и антрепренера с англичанкой из небогатой купеческой семьи, она в позднем отрочестве (если верить ее словам) испытывала «гнетущую бедность и неустроенность». После смерти матери и почти полного разорения и обнищания отца лишь «воспитанность и благоразумие» удерживали ее «от всякого рода нечестивых возможностей, которые лишь и оставались открытыми в той ситуации полной уязвимости и беззащитности», писала она в своих мемуарах. Она и ее сестра Оливия, получившие в лучшие времена хорошее воспитание и образование в школах-интернатах для благородных девиц, вынуждены были податься в гувернантки. Но вместо того, чтобы кануть в безвестность, как прочие гувернантки-бессребреницы, Сидни принялась писать и изыскивать способы публиковать свои труды. И она преуспела в этом. Ей удалось не только разогреть конкуренцию между издателями за право публикации «Дикой ирландки», но и создать шумиху вокруг этого романа и себя лично через публичное отождествление себя с его героиней Глорвиной.