Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы

Когда я говорю, что разделение труда повышает производительность производства, то в виду имеется естественное разделение труда. Действительно, о чем идет речь? О том, что работник, производящий определенный продукт или выполняющий определенную операцию, приобретает опыт и совершенствует свое умение, в результате чего его производительность повышается. Умения и опыт работника – его естественное преимущество, которое позволяет ему работать лучше, чем те, кто такими качествами не обладает.

В данном случае речь идет о естественном благоприобретенном преимуществе. Некоторые виды деятельности требуют от исполнителей обладания и естественными природными преимуществами, например, когда речь идет о необходимости физической силы для выполнения определенных операций.

Я вполне понимаю ваше недоумение. Я все время подчеркивал, что разделение труда является главным фактором роста производительности. Теперь выясняется, что я имел в виду естественное разделение труда. Тогда чем же мой подход отличается от традиционного? Особенно с учетом того, что я говорил, что недостаток этого последнего заключается в том, что он видит только естественное разделение труда. И вот теперь оказывается, что видит он правильно и что никаких отличий нет.

И при чем здесь технологическое разделение труда?

Я хорошо понимаю это недоумение. Я с ним прожил более десяти лет, прежде чем окончательно (окончательно ли?) разобрался, что к чему. Давайте мы теперь с вами и будем разбираться.

Не было бы никаких проблем, если бы мы могли объяснить, почему возникает естественное разделение труда (вне связи с использованием разнокачественных природных ресурсов и их специализацией). Но я начал эту лекцию с того, что естественное разделение труда невозможно рационально обосновать. Когда оно есть, выгоды от него очевидны, но когда его еще нет, то мы не имеем никаких данных для того, чтобы понять, какими эти выгоды могут быть.

Давайте попробуем представить это себе наглядно. Предположим, что некий ремесленник, прочитавший труд А. Смита [68], предполагает, что он может получить выгоду, если не будет изготавливать некое изделие от начала до конца, а сосредоточится на производстве какой-то одной детали. Он будет продавать эту деталь другим ремесленникам, которые охотно будут ее покупать, чтобы не возиться, и в результате все окажутся в выигрыше.

Очень хорошо. Перед ним встает вопрос: по какой цене эту деталь продавать? Уже тут он столкнется с непреодолимым препятствием. Он знает, сколько рабочего времени он тратит на деталь сейчас, после того, как стал изготавливать ее одну. Он знает, сколько он тратил на производство этой детали раньше. Но достаточно ли ему этих данных для того, чтобы назначить цену и быть уверенным в том, что его затея будет успешной?

Ведь он не знает главного – сколько времени тратят на изготовление этой детали другие ремесленники. Он знает, как был устроен его собственный производственный процесс, когда он производил изделие целиком, но не знает, как он устроен у других. Быть может, другие ремесленники уделяют больше внимания, чем это делал он, изготовлению именно этой детали, быть может, у них есть какие-то неизвестные способы, облегчающие работу.

Наш ремесленник может, конечно, попробовать. Может пойти на демпинг. Может вступать в переговоры с каждым возможным партнером, заключая сделки в индивидуальном порядке (и тратя на это драгоценное рабочее время). Может заняться промышленным шпионажем: в то время как другие ремесленники наслаждаются крепкими напитками после тяжелого рабочего дня где-нибудь в харчевне, подслушивать их разговоры, угощать их выпивкой и выуживать инсайдерскую информацию.

По сути дела, наш ремесленник должен в одиночку за счет своих усилий создать новый рынок. И потратить на это, а вовсе не на производство, львиную долю своих усилий. Это не транзакционные издержки по Коузу (для тех, кто не знает, что это такое, я позже объясню). Это гораздо более высокие издержки. И все это для того, чтобы, когда он этот рынок создаст и на него придут другие ремесленники, получать обычный средний доход.

Еще одна трудность, с которой столкнется наш инноватор. Он должен знать, сколько существует ремесленников, которым он мог бы продать свою деталь, и сколько продукции они выпускают. Иначе выяснится, что за год он делает столько деталей, сколько не потребуется всем ремесленникам за пять лет.

Сейчас, в эпоху статистики, это не представляется особым препятствием. Но мы-то говорим о совсем других временах.

Я не хочу сказать, что все это невозможно в принципе. Но тут мы имеем дело явно не с рациональным человеком – иконой неоклассики. Тут у нас фанатик абстрактной идеи, человек, за свой счет решивший облагодетельствовать человечество. Опять-таки, в этом нет ничего такого, что мы не можем наблюдать в реальном мире. И мы знаем, что такие иррациональные люди [69] иногда достигают успеха (но все-таки обычно предлагая новые разновидности потребительских товаров).