Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Архаические «вик-структуры», объединяющие ядро ранней Ладоги (до середины IX в.), начальное Гнездово, Тимерево и аналогичные центры скандинавов и балтийских славян (Бирка, Хайтабу, Скирингссаль. Ральсвик и др.), сменяются классическими структурами средневекового укрепленного города — на Руси это, прежде всего, Новгород Великий и Псков. Надо отметить в последнем десятилетии XX века качественные сдвиги в изучении генезиса и развития этих центров, в первом случае — во взаимосоотнесенных исследованиях В. Л. Янина, A. С. Хорошева, Е. А. Рыбиной и Е. Н. Носова, И. Янсона, В. Я. Конецкого, Н. И. Петрова; во втором — благодаря многолетним экспедициям В. В. Седова, В. Д. Белецкого и С. В. Белецкого.

Стольные города Северо-Западной Руси, современники и партнеры городов Ганзы, эти центры в Северной Европе «эпохи крестовых походов» (XII–XIV вв.) вступают в фазу «милитаризации», проявившейся в создании городов-крепостей (эта функция, на основе работ А. Н. Кирпичникова, В. В. Седова, B. И. Кильдюшевского, В. П. Петренко, А. Н. Курбатова, монографически обобщена в последней монографии А. Р. Артемьева, 1998). На северо-западной окраине прибалтийской «Руси Рюрика» IX–XI вв. эти крепости, выступая одновременно — вассальными столицами финских племен-федератов Господина Великого Новгорода, корелы, ижоры. води, форм провали в XIV–XV вв. административно-территориальную структуру региона, унаследованную Московской Русью. Русско-шведское противостояние в «эпоху шведского великодержавия» XVI–XVII вв. разрешилось в Северной войне 1700–1721 гг. завершением формирования системы этих пограничных крепостей, и ее последним звеном стала с 1703 года цитадель новой столицы, а в дальнейшем — мегаполиса России на Балтике, Санкт-Петербурга.

Градостроительная структура Санкт-Петербурга, завершая развитие «балтийского урбанизма» от эпохи викингов до Нового времени, несет в себе черты архетипического древнерусского, идеального западноевропейского и реального, собственно балтийского, урбанизма; трассы сухопутных дорог Московской стороны стягиваются «трехлучьем» к Адмиралтейству, где спускали на воду корабли Балтийского флота, таким образом функция первоначального «вика» — коммуникация: «суша-море» — в простейшем, экономичном виде здесь возрождается в новом качестве, восстанавливая для реки Невы исходную функцию начального звена летописного Пути из Варяг в Греки.

Петербург «фокусирует» в себе культурно-коммуникативные качества трех макро-географических пространств: евразийского, собственно России, Европы — куда Россию на новой ступени истории вернул Петр Великий; и особо — Северной Европы, исходной Скандобалтийской цивилизации. Только при качественной определенности культурного пространства «Прибалтийской России», древней «Руси Рюрика», северо-западных земель Господина Великого Новгорода и Московского государства, Российской империи, федерации и т. д. Россия становится — частью Европы, а ее урбанизм — особой ступенью европейского (и, вместе с ним, мирового) урбанизма. Архитектурный символ Санкт-Петербурга и его бесспорная доминанта, шпиль башни Адмиралтейства выразил эти взаимосвязи с исчерпывающей полнотой новыми и притом специфически «балтийскими» средствами и приемами зодчества русского классицизма.

Эти новые качества и характеристики петербургской культуры с момента реноминации города (1991) и, по-видимому, до его 300-летнего юбилея (2003) становятся принципиально новым фактором, одной из доминант актуального культурного процесса в реформируемой России (Лебедев 1991; Lebedev 1996). В то же время они актуализируют и представления об историческом пути Балтийского региона Европы в целом. Вряд ли случайно еще в 1998 году форум по проблемам глобализации, организованный по инициативе Горбачев-фонда и под председательством президента этого фонда, проходил в «музее викингов» Борг на Лофотенах (Норвегия), а многовековой исторический опыт «Скандобалтики» рассматривался как познавательная модель современных глобальных процессов.

Дело в том, что само со себе «открытие» Скандобалтийской цивилизации VIII–XI вв. — лишь начальная ступень в изучении этого опыта. Предварительно обобщая этапы развития этнокультурного взаимодействия, необходимо сейчас констатировать безусловную «неравновесность» (при равнозначимости) его компонентов, наличие и последовательное смещение своего рода «силового центра» (Holmqvist 1974). Изначально он, очевидно, формируется на юге Скандинавии в эпоху викингов, включая и Ютландию с датскими островами. Со времен петроглифов эпохи бронзы (по крайней мере, I тыс. до н. э.) и до «Североморской державы» Свейна и Канута в конце эпохи викингов этот центр, начальная «Скандия», Сконе (Skaney, «прекрасный остров»), лидирует в региональных процессах (неслучайно отсюда, из Ютландии и Шлезвига, прослеживаются важные импульсы в Ладогу VIII–IX вв., формирующие «Русь Рюрика»).