Эпоха викингов

Таким образом, скандинавские клады состоят, не исключительно, но в значительной мере, из куфических, английских и германских монет. Например, встречаются византийские экземпляры, которые, наверное, особенно примечательны в силу своей редкости. Во всей Скандинавии известно около 500 таких монет, причем более 400 из них были найдены на Готланде[254]. Менее десяти из них относятся к IX веку и, за исключенном случая с тремя золотыми солидами из Хона, клады, в которых их обнаружили, были закопаны в X веке или еще позже; старейший шведский клад с византийским серебром относится примерно к 950 г. Известны и монеты местного скандинавского производства. Наиболее примечательны и интересны так называемые монеты из Бирки и полубрактиты из Хедебю[255]. Первоначально эти монеты чеканились по подобию каролингских образцов, и, возможно, в Бирке их производство началось уже с 820 г., а впоследствии и в Хедебю. Там полубрактиты выпускались в середине X века, в период германского владычества над этим торговым городом. Первые попытки создать в Швеции упорядоченную монетную систему, предпринятые Олафом Шетконунгом и Анундом Якобом (ок. 996-1050 гг.), как и современные им меры на Руси, ничем не увенчались по причине чрезмерного обилия серебра. Однако в Дании и Норвегии в XI веке уже сложились собственные монетные системы[256], но благодаря этому успеху и следовавшему за ним уменьшению количества монет, которые признавались в качестве законного платежного средства, скандинавские клады, хоть и по-прежнему пленяющие воображение, перестали быть таким же источником информации о своих богатствах, как клады эпохи викингов.

6 Набеги

Многие хронисты и прочие писатели христианского Запада единодушно изображают викингов бесчеловечными и безжалостными людьми, которые в своей жажде добычи и приключений убивали и разрушали с варварской жестокостью. Аббон в своей поэме об осаде Парижа скандинавами в 885–886 гг. описывает их как «диких зверей», передвигающихся «верхом и пешком через холмы и поля, леса, открытые равнины и деревни, убивающих младенцев, детей, юношей, стариков, отцов, сыновей и матерей… Они уничтожают, они грабят, они истребляют, они жгут, они опустошают, зловещая когорта, губительная фаланга, жестокое полчище»[257]. Это поэзия, но хронисты используют те же выражения. Согласно «Анналам Сен-Бертена» датские пираты напали на Руан, «неся повсюду ярость насилия, огня и меча, предали город, монахов и остальных людей избиению и плену. Они опустошили некоторые монастыри и другие места вблизи Сены, а прочие оставили объятыми ужасом и захватили много денег»[258]. Подобные пассажи обыкновенны для многих тогдашних повествований о жестокостях викингов. Их явные преувеличения не вызывают удивления, ибо авторы, как правило, были церковнослужителями, а от главных жертв викингов едва ли можно ожидать уравновешенного и беспристрастного взгляда на своих обидчиков. Нет оснований сомневаться в достоверности их рассказов о передвижениях викингов, но существуют веские причины подозревать, что они преувеличивают, когда сообщают о размере и разрушительной деятельности этих грабительских отрядов. Не говоря уж об естественной склонности извинять поражения и превозносить победы, преувеличивая силу и жестокость врага, у этих церковных деятелей был еще один повод изображать атаки скандинавов как сокрушительное бедствие. В их глазах эти набеги были Божьей карой за грехи поколения, которое с излишней готовностью отрекалось от своих обязательств по отношению к Его Церкви. Трудно ожидать, чтобы в своем стремлении подчеркнуть эту идею и призвать мирян к покаянию они стали бы приуменьшать суровость возмездия, ниспосланного Небом.