Почему Шекспир ничего не говорит в завещании о своих пьесах? Да просто потому, что они ему не принадлежали, их не было в Страдфорде. Рукописи составляли собственность театра и должны были храниться в его библиотеке. Исследователи изучили завещания ученых и государственных деятелей конца XVI – начала XVII века. В большинстве завещаний не упоминаются книги. Это относится даже к завещанию самого Френсиса Бэкона.
Шекспир был выходцем из достаточно зажиточной семьи, занимавшей довольно видное положение среди страдфордских горожан. Поэтому нет оснований считать, что он не посещал местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был самостоятельно пополнять свои знания. Но такой путь был проделан многими другими современными ему драматургами. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают антистрад фордианцы. Дешевые издания («кварто») стоили несколько пенсов за томик, это цена была вполне доступной для пайщика театра «Глобус». В этих дешевых изданиях было опубликовано немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т. п… К тому же тщательное изучение пьес Шекспира показывает, что представление о необычайной учености их автора – все-таки преувеличение. Сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из небольшого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, которые он допускает, в частности, в области географии, вряд ли могли быть сделаны такими высокообразованными аристократами, как граф Рэтленд или граф Пэмбрук, не говоря уже о крупнейшем ученом Френсисе Бэконе.
С другой стороны, пьесы Шекспира действительно отражают глубокое знание их автором одной области – законов театра, знание, естественное для профессионального актера и маловероятное для аристократических дилетантов, у которых в числе различных увлечений было и занятие драматургией. Ничего нет странного и в осведомленности, которую обнаруживает Шекспир в придворной жизни, ведь он актер придворного театра.
Знакомство с деталями быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищей-актеров, поскольку английские труппы в эти годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью. Наконец, многие пьесы Шекспира являются переделками – хотя и гениальными переделками – более ранних пьес на ту же тему. Такой способ создания новых произведений для театра считался тогда вполне нормальным, а вот в аристократических кругах было не принято создавать «копии», там ценились «оригиналы».
Детали, на которые указывают антистрадфордианцы, могли быть, несомненно, почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него первоисточником, но не дошедших до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира – и тот и другой, возможно, использовали одни и те же материалы.
Даже самые «неопровержимые» доказательства антистрадфордианцев рассыпаются, как карточный домик, при более внимательном их анализе. Например, «загадка» надгробного памятника Шекспиру. Если более подробно изучить книгу, в которой памятник Шекспиру изображен в виде, отличающемся от современного, то выяснится, что ее автор – Уильям
Дугдейл, писавший в середине XVII века – не питал особого пиетета к имени Шекспира. Памятник великого драматурга срисован им в числе других местных «древностей». Исследователи сравнили изображения в книге остальных памятников с их оригиналами и установили, что почтенный антиквар часто ошибался, очевидно, рисуя по памяти десятки бегло осмотренных им достопримечательностей. Автор же первой биографии Шекспира Роу попросту скопировал рисунок из книги Дугдейла. Таким образом, утверждение о «переделке монумента» превращается из почти неоспоримого факта в явную легенду. В 1725 году памятник бесспорно уже имел современный вид. Имеется также свидетельство страдфордского учителя Джозефа Грина. Он принимал участие в сборе средств на ремонт надгробия в 1749 году. В сентябре того же года, после уже произведенного ремонта, Грин отмечал, что было проявлено особое старание сохранить памятник в прежнем виде. Маловероятно, чтобы учитель из Страдфорда сделал свое печатное заявление, не опасаясь быть тут же уличенным во лжи сотнями свидетелей, если бы памятник подвергся изменениям. Да и не было причин специально оправдываться и лгать: тогда еще не существовало «шекспировского вопроса».